А. Васильева, имеет чисто «земное» происхождение и связана с приматом, после Аристотеля, единично существующих вещей. Если же, вслед за Платоном, в качестве первичных рассматривать классы предметов (например, предмет — «класс столов»), то этот закон будет неверен, поскольку стол как один из множества предметов класса столов может быть одновременно и белым, и не-белым, например зеленым или красным (конечно, здесь необходимо отдавать себе отчет, что противоположные свойства приписаны разным индивидам платоновского «объекта» философствования). Это изменение «центровки» рассмотрения с единичных конкретных предметов на классы предметов позволило Н. Васильеву сформулировать «воображаемую логику» с законом «исключенного четвертого», которая по своей логической строгости ни в чем не уступает привычной для нас логике с законом исключенного третьего, но позволяет более адекватно рассуждать о «воображаемых» конструктах нашего мышления. В рамках этой логики не вызывает удивления, например, парадоксальное совпадение максимума и минимума, выявленное в рассуждениях Н. Кузанского.

2. Во-вторых, указание на «целостности» как основные объекты философского исследования указывает на еще одну интересную проблему, получившую разработку в ходе исследования. Это проблема специфику человека как существа, способного к конструированию таких целостностей, что, в свою очередь, предполагает способность человеческого сознания к совершению «синтетических актов» (Кант), к созданию особого «символического» пространства «мыслительных конструктов» (Кассирер). Наша гипотеза в данном случае заключается в следующем. Для того чтобы создавать «целостности», у человека должна быть особая способность к творческому воображению, или фантазированию (заметим, что Кант отрицает возможность творческого воображения, постулируя репродуктивную (память) и продуктивную способности воображения). Например, получая кассе денежные знаки, человек говорит, что он «получает» зарплату, воспринимая последовательный набор музыкальных тонов — он «слышит» связанную и цельную мелодию, фиксируя свое зрительное внимание на рассматривании части дома — он «видит» дом как целое. Достаточно ярким примером такого «мысленного конструирования» является «видение» на звездном небе созвездий, что в принципе невозможно объяснить существу, не обладающего способностью к «синтетическим актам». «Созвездия» являются сознательным фантомом, фикцией, которая лишь бытийствует, но не существует как обычный «физический» объект — «звезда» (хотя и «звезда» является также является конструктом, правда, предшествующего уровня конструирования). Понятно, что с точки зрения семиотики для этого необходим переход на метауровень, на уровень метаязыка, поскольку термины, с помощью которых человек фиксирует результат сознательной обработки фактических (чувственно воспринимаемых) данных (в нашем случае — понятия «зарплаты», «мелодии», «дома», «созвездие»), не могут быть сформулированы на языке «протокольных» предложений, о чем мы уже говорили выше. Однако в данном случае обратим внимание на еще один существенный момент, связанный с переходом к метаязыку, а именно на то, что с помощью метаязыковых терминов можно формулировать нетривиальные, творческие обобщения исходного фактического материала. Человеческое сознание способно осуществлять так называемое «опережающее отражение» (Н. Бернштейн) как бы предвосхищая последующий возможный опыт; способно к интуитивному, «инсайтному» схватыванию «эйдоса» (идеи) того или иного феномена. Например, воспринимая последовательно несколько отдельных и не связанных между собой звуков — сфантазировать «целостность» мелодии, схватив ее идею, или, смотря на звезды — сфантазировать «созвездия», на базе которых развита разветвленная область астрологии. Видимо указание на эту способность к «схватыванию идей» и составляет рациональное ядро известной платоновской концепции припоминания («анамнезиса»), которая впоследствии была развита Декартом в его учении о «врожденных идеях»; Кантом, говорившем о способности человека к «синтетическим актам»; Гуссерлем, постулировавшим способность сознания к актам особой «эйдетической интуиции».

Развитие и систематическое использование этой способности творческого воображения, наряду с рассудком и составляет основу сознательных механизмов человека, отличающих его от других представителей животного мира. В условиях жесткого временного цейтнота при анализе сложной быстроменяющейся среде человек занимается не последовательной обработкой информации, а с помощью имеющегося у него механизма фантазийного «схватывания идей» пытается сформулировать «догадку», гипотезу, которая вполне возможно окажется ошибочной. Мамардашвили, вслед за Марксом, говорит о феномене «превращенных форм», с помощью которых можно быстро структурировать сложноорганизованную область (большой объем информации). Этим человеческое сознание принципиально отличается на только от физических приборов, но и от существующих систем «искусственного интеллекта», не способных к таким творческим ошибкам. Но за счет развития этого механизма, человек способен преодолеть «экспоненциальный взрыв», возникающий при нетворческих механизмах полного перебора (см.