Таковы кантовские априорные формы, которые и не объектны (поскольку не даны извне, опытно) и не субъектны (поскольку имеют не частно-индивидуальный, а всеобще-необходимый характер). Таков гуссерлевский «феномен», который представляет «смесь» бытия и сознания, объективного и субъективного. Тем самым, происходит трудный анти-антропоцентристкий поворот, приведший впоследствии к одному из самых известных тезисов М. Фуко о «смерти человека». С другой стороны, «формальный» характер кантовских априорных форм послужил своеобразным катализатором к «снятию» гегелевского различения «внутреннее» versus «внешнее» и анализу более «поверхностных» значимых условий. К таковым можно отнести, например «общественные отношения» Маркса, «волю» Шопенгауэра, или «волю к власти» Ницше. В этом направлении был совершен и более значимый для понимания концепции М. Фуко «поворот к языку», осуществленный Л. Витгенштейном. Речь идет, прежде всего, о его концепции «логического пространства», сформулированной в «Логико-философском трактате» [фр. 1.13; 2.0121; 2.013 - 2.0141]. Суть этой концепции — в том, что объект немыслим не только вне пространственно-временных форм чувственности (Кант), но и вне «логического пространства», которое предопределяет возможности вхождения объекта в события, задает «форму» объекта. Важной особенностью такого подхода является то, что «первичным» является именно «событие», а не «объект» [фр. 1 - 2]. Неудивительно поэтому, что мир «Логико-философского трактата» принципиально бессубъектен (ср. с тезисом Фуко о «смерти человека»). Если же нет субъекта, то нет необходимости и в поисках «смысла»: смысл может задаваться бессубъектной «языковой игрой» (Витгенштейн), «структурой» (Леви-Стросс), или «дискурсом» (Фуко). В каком-то смысле Л. Витгенштейн задал «синтаксический» способ видения мира, не предполагающий ни «семантики», связанной с поисками «глубинного» смысла (анти-гегелевский ход), ни «прагматики», связанной с субъектом (анти-декартовский ход). Если немного развить эту «семиотическую» аналогию, то выявленные выше первое и второе различения связаны, соответственно, с различениями «синтаксиса» («внешнее») и «семантики» («внутреннее») и «синтаксиса» («объективное») и «прагматики» («субъективное»). «Синтаксическая» центровка исследований позволяют «снять» как первое, так и второе различение, составляющих суть классической «философемы».

Переходя к характеристике ключевого для концепции М. Фуко понятия дискурса, можно сказать, что дискурс выступает как «синтаксический» объект, как некоторая «языковая форма». Причем, в этом аспекте отнюдь не случайно сходство интересов к анализу именно «синтаксических» феноменов у Фуко и его современников, например Ж. Деррида, обозначившего свой подход как «грамматология». Существенный для Фуко «сдвиг» в понимании дискурса связан с тем, что, в отличие от классической европейской мысли, которая "кажется не переставала заботиться о том, чтобы для дискурса оставалось как можно меньше места между мыслью [«внутреннее» — К.С.] и речью [«внешнее» — К.С.], о том, чтобы дискурс выступал только как некоторая вставка между думать и говорить" , дискурс необходимо рассматривать как первичное «событие», предопределяющее «бытие» других, не-синтаксических феноменов. В частности, можно поставить под сомнение в качестве первичных такие прагматико-семантические объекты, как «автор», «текст», «произведение»…, что и делает М. Фуко.

Завершая обсуждение темы дискурса, позвольте кратко затронуть еще два вопроса. Один из них касается проблемы «близости» М. Фуко к структуралистским методам анализа. При этом необходимо иметь в виду следующее. С одной стороны, Фуко нельзя отнести к структуралистам, поскольку, если вместе с ними, он борется против господства «субъекта», то, в отличие от них, он исследует дискурс как самодостаточный «внешний» феномен, не предполагающей под ним «внутренней» семантической подкладки в виде «структуры». С другой стороны, в отличие от преобладания в структурализме «синхронных» методов анализа, для Фуко более важны «диахронные» (исторические) методы анализа.

Второй вопрос связан с обсуждением введенного М. Фуко принципа «прерывности». «Сдвиг» Фуко, выбравшего в качестве первичного «событие дискурса», во многом связан с изменением «масштаба» видения и выявлением, как и в случае исследований школы «Анналов», структур «большой длительности» (см. выше цитируемый отрывок из работы «Порядок дискурса»). Такой подход позволяет поставить под сомнение многие, ранее некритически используемые «целостности» (например, «текст» и т.п. — об этом см. выше). Однако на этом основании нельзя тотально отрицать «непрерывность» в угоду «прерывности», что, фактически, связано с излишним преувеличением Фуко «аналитических» процедур исследования. Постулирование «целостностей», способность к «синтетическим актам» схватывания есть не менее важная процедура сознания. При этом, подвергнув сомнению правомерность выделения «целостностей» на одном уровне рассмотрения, как это делает Фуко, вольно или невольно приходится вводить «целостности» другого «масштаба». Это доказывает и сам М.