Библиотека >> По ту сторону добра и зла.
Скачать 165.74 Кбайт По ту сторону добра и зла.
Уже то
обстоятельство, что Дионис — философ и что, стало
быть, и боги философствуют, кажется мне новостью,
и новостью довольно коварной, которая, быть
может, должна возбудить недоверие именно среди
философов, — в вас же, друзья мои, она встретит
уже меньше противодействия, если только она
явится своевременно, а не слишком поздно: ибо, как
мне донесли, вы нынче не очень-то верите в Бога и в
богов. Но может быть, в своем откровенном
рассказе я зайду дальше, чем допускают строгие
привычки вашего слуха? При подобных диалогах
названный бог заходил дальше, гораздо дальше, и
был всегда намного впереди меня... Если бы это
было дозволено, то я стал бы даже, по обычаю людей,
называть его великолепными именами и
приписывать ему всякие добродетели, я стал бы
превозносить его мужество в исследованиях и
открытиях, его смелую честность, правдивость и
любовь к мудрости. Но вся эта достопочтенная
ветошь и пышность вовсе не нужна такому богу.
«Оставь это для себя, для тебе подобных и для тех,
кому еще это нужно! — сказал бы он. — У меня же нет
никакого основания прикрывать мою наготу!» —
Понятно: может быть, у такого божества и философа
нет стыда? — Раз он сказал вот что: «порою мне
нравятся люди, — и при этом он подмигнул на
Ариадну, которая была тут же, — человек, на мои
взгляд, симпатичное, храброе, изобретательное
животное, которому нет подобного на земле; ему не
страшны никакие лабиринты. Я люблю его и часто
думаю о том, как бы мне еще улучшить его и сделать
сильнее, злее и глубже». — «Сильнее, злее и
глубже?» — спросил я с ужасом. «Да, — сказал он
еще раз, — сильнее, злее и глубже; а также
прекраснее» — и тут бог-искуситель улыбнулся
своей халкионической улыбкой, точно он изрек
что-то очаровательно учтивое. Вы видите, у этого
божества отсутствует не только стыд; многое
заставляет вообще предполагать, что боги в целом
могли бы поучиться кое-чему у нас, людей. Мы, люди,
— человечнее...
296 Ах, что сталось с вами, моими пером и кистью написанными мыслями! Еще не так давно вы были пестры, юны и злобны, полны шипов и тайных пряностей, заставлявших меня чихать и смеяться, — а теперь? Вы уже утратили свою новизну, некоторые из вас, к моему отчаянию, готовы стать истинами: такими бессмертными выглядят они, такими трогательно порядочными, такими скучными! Но было ли когда-нибудь иначе? Что же списываем и малюем мы, мандарины, своей китайской кисточкой, мы, увековечивающие все, что поддается описанию, — что в состоянии мы срисовать? Ах, всегда лишь то, что начинает блекнуть и выдыхаться! Ах, всегда лишь удаляющиеся и исчерпанные грозы и желтые поздние чувства! Ах, всегда лишь таких птиц, которые долетались до усталости и даются нам в руки — в наши руки! Мы увековечиваем лишь то, чему уже недолго осталось жить и летать, все усталое и дряблое! И только для ваших сумерек, мысли мои, написанные пером и кистью, только для них есть у меня краски, быть может бездна красок, пестрых и нежных, целых пятьдесят миров желтых и бурых, зеленых и красных пятен — но по ним никто не угадает, как вы выглядели на заре, вы, внезапные искры и чудеса моего одиночества, мои старые любимые — скверные мысли! С ВЫСОКИХ ГОР | ||
|