Трудно поэтому быть истинно
величавым, ведь это невозможно без нравственного совершенства
(kalokagathia). Величавый, таким образом, имеет дело прежде всего с честью и
бесчестьем. При этом удовольствие от великих почестей, воздаваемых
добропорядочными людьми, будет у него умеренное, как если бы он получал
положенное или даже меньше: дело ведь в том, что нет чести, достойной во
всех отношениях совершенной добродетели; он тем не менее примет эту честь,
затем что нет ничего большего, чтобы воздать ему. Но он будет совершенно
пренебрегать честью, оказываемой случайными людьми и по ничтожным [поводам].
Не этого он достоин. Соответственно он отнесется и к бесчестью, ибо по праву
оно не может его коснуться.
Итак, величавый проявляет себя прежде всего, как было сказано, в
отношении к чести; вместе с тем и в отношении к богатству, и к власти
государя, и вообще ко всякой удаче и неудаче он, как бы там ни было, будет
вести себя умеренно и не будет ни чрезмерно радоваться удачам, ни чрезмерно
страдать от неудач, ведь даже к чести он не относится как к чему-то
величайшему; а между тем и власть государя, и богатство избирают ради чести,
во всяком случае, обладая ими, хотят за это быть в чести, а для кого даже
честь - пустяк, для того и все прочее [ничтожно]. Вот почему величавые
слывут гордецами (hyperoptai).

8. Принято считать, что удачные обстоятельства способствуют величию.
Действительно, достойными чести считаются благородные, государи или богачи,
ибо они обладают превосходством, а всякое превосходство в благе заслуживает
большей чести. Потому подобные обстоятельства и делают более величавыми:
ведь некоторые почитают таких людей.
Однако только добродетельный поистине заслуживает чести, а у кого
имеется и то и другое, [и добродетель, и удачные обстоятельства), те более
достойны чести. Но кто, не будучи добродетелен, обладает подобными благами,
не по праву считает себя достойным великого и неправильно именуется он
величавым, ибо без добродетели, совершенной во всех отношениях, [величие]
невозможно. Гордецами и наглецами (hybristai) также становятся обладатели
этих благ, потому что нелегко без добродетели пристойно переносить удачи. Не
способные переносить их и мнящие о себе, что превосходят других, они других
презирают, а сами совершают какие угодно поступки. Они ведь только подражают
величавому, не будучи ему подобны, и делают это, в чем могут, т. е.
добродетельных поступков они не совершают, зато презирают других.
Что касается величавого, то он по праву выказывает презрение, ибо он
составляет мнение истинно, тогда как большинство наугад.
И тот, кто величав, не подвергает себя опасности ради пустяков и не
любит самой по себе опасности, потому что [вообще] чтит очень немногое. Но
во имя великого он подвергает себя опасности и в решительный миг не боится
за свою жизнь, полагая, что недостойно любой ценой остаться в живых.
Он способен оказывать благодеяния, но стыдится принимать их, так как
первое - признак его превосходства, а второе - превосходства другого. За
благодеяние он воздаст большим благодеянием, ведь тогда оказавший услугу
первым останется ему еще должен и будет облагодетельствован. Говорят, люди
величавые помнят, кому они оказали благодеяние, а кто их облагодетельствовал
- нет (облагодетельствованный-то ниже благодетеля, а они жаждут
превосходства), притом величавые с удовольствием слушают о благодеяниях,
которые они оказали, и недовольно - об оказанных им. Вот почему даже Фетида
не упоминает благодеяния, оказанного ею Зевсу, и лаконяне - благодеяний,
оказанных ими афинянам, но только те, что были оказаны им самим. Признак
величавого - не нуждаться [никогда и] ни в чем или крайне редко, но в то же
время охотно оказывать услуги.
Кроме того, с людьми высокопоставленными и удачливыми величавые
держатся величественно, а со средними - умеренно, ибо превосходство над
первыми трудно и производит впечатление, а над последними не составляет
труда; и если возноситься над первыми отнюдь не низко, то над людьми убогими
гадко (phortikon), так же как выказывать силу на немощных.
Величавый не гонится за тем, что почетно, и за тем, в чем первенствуют
другие; он празден и нетороплив, покуда речь не идет о великой чести или
[великом] деле; он деятелен (praktikos) в немногих, однако великих и славных
[делах].
Ненависть его и дружба необходимо должны быть явными (ведь и таиться, и
правде уделять меньше внимания, чем молве, свойственно робкому); и говорит,
и действует он явно (он свободен в речах, потому что презирает трусов, и он
правдив [всегда], за исключением притворства перед толпой).