Однако в естественных влечениях погрешают немногие, и притом в одном
направлении - в сторону излишества. Действительно, есть все, что попало, или
пить до перепоя означает перейти естественную меру по количеству, так как
естественное влечение имеет целью (только) восполнение недостающего. И
соответствующих людей потому называют рабами брюха, что они наполняют его
сверх должного. Такими становятся люди чрезвычайно низменного [нрава], но
многие и во многих отношениях погрешают в связи с удовольствиями,
[приятными] им лично. Ведь среди тех, кого называют "любителями"
(philotoioyloi), одни наслаждаются не тем, чем следует, другие - сильнее,
чем большинство, третьи - не так, как следует, а распущенные преступают меру
во всех отношениях; действительно, они наслаждаются такими вещами, какими не
следует наслаждаться, потому что они отвратительны, а если от чего-то [из их
удовольствий] все же следует получать наслаждение, то они наслаждаются этим
больше, чем следует, и сильней большинства.
Итак, ясно, что излишество в удовольствиях - это распущенность, и она
заслуживает осуждения. За стойкость в страданиях (в отличие от случая с
мужеством) не называют благоразумным, а за ее отсутствие не называют
распущенным, но в то же время распущенным называют за то, что человек
страдает больше, чем следует, из-за того, что ему не достаются удовольствия
(даже страдание его бывает из-за удовольствия); а благоразумным называют за
то, что человек не страдает при отсутствии удовольствий, и за воздержание от
них.

14. Итак, распущенного влекут все или самые [сладкие] удовольствия, и
влечение тянет его так, что он предпочитает эти удовольствия всему другому.
Вот почему он страдает как от лишения удовольствий, так и от влечения к ним:
влечение ведь сопряжено со страданием, хотя и кажется нелепым страдать из-за
удовольствия.
Люди, которым недостает влечения к удовольствиям и которые меньше, чем
следует, ими наслаждаются, вряд ли существуют, ибо подобная бесчувственность
человеку не свойственна, да ведь и остальные живые существа разборчивы в
еде, и одно им нравится, другое - нет. Если же некоему [существу] ничто не
доставляет удовольствия и оно не делает различия между [приятным и
неприятным], оно, вероятно, очень далеко от того, чтобы быть человеком. Не
нашлось для такого и названия, потому что он едва ли существует.
Благоразумный же, напротив, держится в этом середины, ибо он не
получает удовольствия от того, чем особенно [наслаждается] распущенный;
скорее, это вызывает у него негодование, и в целом [он не находит никакого
удовольствия] в том, что не должно, и ничто подобное не [влечет] его слишком
сильно; а при отсутствии удовольствий он не испытывает ни страдания, ни
влечения, разве только умеренно и не сильнее, чем следует, и не тогда, когда
не следует, вообще ничего такого [с ним не происходит]. Умеренно и как
должно он будет стремиться к удовольствиям, связанным со здоровьем или
закалкой, и к другим удовольствиям тоже, если они не препятствуют [здоровью
и закалке], не противоречат нравственно прекрасному и соответствуют [его
имущественному] состоянию. В самом деле, кто относится к этому иначе, любит
подобные удовольствия больше, чем они того стоят, но благоразумный не таков:
он [привержен им], согласно верному суждению.

15 (XII). Распущенность больше походит на нечто произвольное, нежели
трусость, ибо если первая связана с удовольствием, то вторая - со страданием
и если первое избирают, то второго избегают. И наконец, страдание выводит из
равновесия и искажает природу страдающего, а удовольствие ничего такого не
делает. Следовательно, распущенность более произвольна, а потому более
заслуживает порицания, да и приучиться к воздержности в удовольствиях легче,
так как в жизни для этого много [поводов] и приучение не сопряжено с риском,
а в случае с опасностями [все] наоборот.
Может показаться также, что трусость [вообще] и при известных
обстоятельствах произвольна не одинаково. Ведь сама по себе трусость не
связана со страданием, но в каких-то случаях из-за страдания настолько
теряют голову, что и оружие бросают, и в остальном ведут себя неприглядно.
Вот почему [трусливые поступки] считаются подневольными. А у распущенного
все наоборот: в каждом отдельном случае [его поступки] произвольны, так как
отвечают его влечению и стремлению, а в целом - едва ли: ведь никого не
влечет быть распущенным.
Понятие "распущенность" мы переносим и на проступки детей, и
действительно, здесь есть некоторое сходство. Что от чего