Скачать 125.22 Кбайт
Проблема абсолюта и духовной индивидуальности в философском диалоге иалоге Н.О.Лосского, Б.П.Вышеславцева и С.Л.Франка.
В Берлинском университете Франк слушал лекции по политической экономии и философии. Там же написал он и свою первую самостоятельную философско-публицистическую работу “Теория ценности Маркса и ее значение. Критический этюд”, которая была опубликована в Москве в 1900 году. Книга обратила на себя внимание декана экономического факультета основанного тогда Политехнического Института, А.С.Посникова, который предложил 25-летнему Франку подготовку к профессуре. Однако, Франк решительно отложил это предложение, связанное с унизительным условием - изменением вероисповедания. Это лишний раз подтверждает то ощущение ответственности и важности самостоятельного религиозного искания, которые были прсущи философу, а также ощущение глубокой внутренней свободы. С.Л. Франк шел по пути добровольного и осознанного приятия христианства постепенно, следуя внутреннему убеждению, зову сердца. В 1910 году философ избрал себе отцом духовным о. К.М.Аггеева, туляка (из крестьянской семьи), магистра Киевской Духовной Академии, известного своей либеральной настроенностью. По мнению А. В. Карташова в положении свободомыслящего прозелита такой выбор был вполне объясним необходимостью психологически облегчить себе муку исповеди. Тем более это существенно для переступания столь глубокой мистической грани, которая пролегла между двумя единоутробными, но трагически распавшимися братьями : иудейством и христианством. В 1912 г. Франк стал христианином, веруя, что этим он не порывает, а, наоборот, укрепляет духовную связь со своим прошлым. Тут сама собой напрашивается параллель с обращением в христианскую веру современника Франка - поэта О.Э.Мандельштама, который буквально за год до этого ( в 1911 году) принял крещение в методисткой кирхе в Выборге, идя на этот шаг на основе личного с о з р е в ш е г о убеждения и решительно не желая давать этому поступку огласку и широкое толкование в литературных и окололитературных кругах. Для Мандельштама, также как и для Франка, был важен не обряд, а сам акт предания себя Богу. Но, если свои детские годы поэт Мандельштам вспоминает с ужасом, признаваясь что над ним всегда нависал и довлел “хаос иудейства”, как проклятие изгойства и формального законничества, как некий пугающий “утробный мир”10), то философ Франк свои детские годы вспоминает с благодарностью, поскольку уже тогда, в пору своей ранней, еще не сформировавшейся религиозности он по-настоящему зачаровывается, открывая в себе дивное и восторженное волнение, соединяющее его с Богом.
Весной 1901 года Франк, получив - до истечения двухгодичного срока высылки - право сдавать государственный экзамен в любом университете, кроме московского, вернулся в Россию и получил степень кандидата в Казани. К этому же 1901 году Франк относит пробуждение своей философской мысли. В своих воспоминаниях он позже напишет :
“В Ялте, зимой 1901-2 гг., которую я, окончив университет, провел в уединении впервые проснулась и стала актуальной моя духовная жизнь. До этого я был существом чисто интеллектуальным (после того, как религиозное чувство годам к 16 замерло во мне.)
Одновременно - еще и и раньше, в сущности еще с гимназических лет - я интересовался чистой философией. Помню надолго определившие мои философские идеи знакомство с системой Спинозы В “интеллектуальной любви к Богу”, в мистическом чувстве божественности всеединства всего бытия я уже рано почувствовал то, что отвечало глубочайшему существу моей личности” 11).
Приведенная выше цитата является наглядным свидетельством некой предзаданности, по сути говоря, неизбежности направления франковского философского дискурса в плоскость Абсолютного. В этом было его призвание, в этом состояло изначальное ( имманентное) желание его души. Все другие философы влияли на Франка лишь постольку, поскольку импульсировали, напоминали о его собственном главном желании. Вот, например, что он напишет о влиянии на его творческое становление философии Ницше :
“Зимой 1901-2 гг. мне случайно попала в руки книга Ницше “Так говорил Заратустра”. Я был потрясен - не учением Ницше - а атмосферой глубины духовной жизни, духовного борения, которой веяло от этой книги.
С этого момента я почувствовал р е а л ь н о с т ь д у х а, реальность глубины в моей собственной душе - и без каких-либо особых решений моя внутренняя судьба определилась. Я стал “идеалистом” не в кантианском смысле, а идеалистом-метафизиком, носителем некого духовного опыта, открывшего доступ к незримой внутренней реальности бытия”12). Уже гораздо позже, в одной из своих последних работ “Свет во тьме” Франк, словно вступая в диалог с Ницше, ответит ему, отстаивая исповедуемые им в христианские идеалы : “Вся мораль христианства вытекает из этого нового аристократического самосознания человека, она не есть, как думал Ницше (введенный в заблуждение историческим искажением христианской веры), “мораль рабов”, “восстание рабов в морали”; она вся целиком опирается, напротив, с одной стороны, на аристократический принцип noblesse oblige, и, с другой стороны, на напряженное чувство с в я т ы н и человека, как существа, имеющего богочеловеческую основу”13).
Весной 1901 года Франк, получив - до истечения двухгодичного срока высылки - право сдавать государственный экзамен в любом университете, кроме московского, вернулся в Россию и получил степень кандидата в Казани. К этому же 1901 году Франк относит пробуждение своей философской мысли. В своих воспоминаниях он позже напишет :
“В Ялте, зимой 1901-2 гг., которую я, окончив университет, провел в уединении впервые проснулась и стала актуальной моя духовная жизнь. До этого я был существом чисто интеллектуальным (после того, как религиозное чувство годам к 16 замерло во мне.)
Одновременно - еще и и раньше, в сущности еще с гимназических лет - я интересовался чистой философией. Помню надолго определившие мои философские идеи знакомство с системой Спинозы В “интеллектуальной любви к Богу”, в мистическом чувстве божественности всеединства всего бытия я уже рано почувствовал то, что отвечало глубочайшему существу моей личности” 11).
Приведенная выше цитата является наглядным свидетельством некой предзаданности, по сути говоря, неизбежности направления франковского философского дискурса в плоскость Абсолютного. В этом было его призвание, в этом состояло изначальное ( имманентное) желание его души. Все другие философы влияли на Франка лишь постольку, поскольку импульсировали, напоминали о его собственном главном желании. Вот, например, что он напишет о влиянии на его творческое становление философии Ницше :
“Зимой 1901-2 гг. мне случайно попала в руки книга Ницше “Так говорил Заратустра”. Я был потрясен - не учением Ницше - а атмосферой глубины духовной жизни, духовного борения, которой веяло от этой книги.
С этого момента я почувствовал р е а л ь н о с т ь д у х а, реальность глубины в моей собственной душе - и без каких-либо особых решений моя внутренняя судьба определилась. Я стал “идеалистом” не в кантианском смысле, а идеалистом-метафизиком, носителем некого духовного опыта, открывшего доступ к незримой внутренней реальности бытия”12). Уже гораздо позже, в одной из своих последних работ “Свет во тьме” Франк, словно вступая в диалог с Ницше, ответит ему, отстаивая исповедуемые им в христианские идеалы : “Вся мораль христианства вытекает из этого нового аристократического самосознания человека, она не есть, как думал Ницше (введенный в заблуждение историческим искажением христианской веры), “мораль рабов”, “восстание рабов в морали”; она вся целиком опирается, напротив, с одной стороны, на аристократический принцип noblesse oblige, и, с другой стороны, на напряженное чувство с в я т ы н и человека, как существа, имеющего богочеловеческую основу”13).
|
|