Скачать 125.22 Кбайт
Проблема абсолюта и духовной индивидуальности в философском диалоге иалоге Н.О.Лосского, Б.П.Вышеславцева и С.Л.Франка.
“Наконец состоялось решение отпустить меня. Мне была выдана солдатская книжечка с отметкою “reforme”12).
Уже позже, оставляя многочисленным дотошным исследователям богатейшего философского наследия свои замечательные мемуары, Лосский выскажет в них следующее предположение о невероятных африканских злоключениях : “Алжирские приключения мои закончились благополучно. Провиденциальный смысл их в моей жизни мне не ясен. Возможно, что в феврале этого года у меня начиналась тяжелая болезнь, которая могла свести меня в могилу, но климат Алжира весною и летом исцелил меня”13). Приведенная выше оценка является результатом уже качественно иного мировосприятия, когда философом были выработаны внутренние личностные качества смирения перед волею Божьей и одновременно надежды на Его промысел, а также терпеливость при встрече со многими жизненными невзгодами. При этом и многие другие, приведенные в мемуарах Лосского способы объяснения самых сложных и запутанных жизненных ситуаций, перипетий, событий, участником которых ему довелось быть, в конечном итоге свидетельствуют об о б р а щ е н и и философа, о стремлении к осознанию и исполнению своей духовной миссии на этой Земле. Вот как, например, Лосский описывает смерть своей десятилетней дочери Маруси в 1918 году : “Пригласили священника отслужить панихиду. Эта служба начинается словами “Благословен Бог наш всегда, ныне и присно и во веки веков. Аминь”. Эти слова, выражающие убеждение в том, что все случающееся в нашей жизни, руководимой Провидением, имеет глубокий смысл, производят в такой обстановке потрясающее впечатление”14).
У Лосского юношеская дерзновенность в искании истины, а точнее в стяжании знания, впоследствии сменяется на зрелую религиозную просветленность, исключительную п р е д а н н о с т ь Богу, которая столь отчетливо будет проявляться во всех поздних работах Лосского. Оба эти свойства его широкой натуры, дерзновенность и преданность, точнее их уникальный сплав и сформировали столь неординарного, и, вместе с тем, столь глубоко к о н с е р в а т и в н о г о философа - Николая Онуфриевича Лосского, который в своих гносеологических построениях пошел намного дальше Канта, а в своих монументальных метафизических философско-религиозных трактатах едва ли не превзошел Ф.Аквинского. Масштаб любого философа измеряется прежде всего тем, насколько он понимает и, в конце концов, достигает гармонии, ибо только подлинная гармония позволяет выйти победителем в противоборстве со в р е м е н е м, самым хаотическим началом, разрушающем на своем пути все и вся. На самых первых страницах своих мемуаров Лосский, описывая золотые дни детства, рассказывает о благодатном внутреннем состоянии, и этот рассказ, вынесенный в качестве эпиграфа к настоящей главе, является подтверждением того, что поиск гармонии был имманентным свойством его восприимчивой натуры.
Возвратившись из Алжира в Швейцарию, летом 1889 года, без денег, проделав значительную часть пути пешком, Лосский в конце концов добирается до Витебска. Жизненные неудачи не уменьшили стремления Лосского к образованию, а только закалили его волю и характер. Любознательность его была велика, в свое время он научился читать следя за обучением старшей сестры. Вот и теперь он продолжает самообразование, много читает, едет в Петербург, в надежде заработать средства для продолжения учебы за границей. Однако, вскоре друзья семьи добились для него разрешения учиться в России. В 1891 году он поступил на естественнонаучное отделение физико-математического факультета Петербургского университета, где специализировался на психофизиологии у П.Ф.Лесгафта. Работоспособность Лосского поражает воображение. В своих мемуарах он упоминает о том, что уже в юношестве он старался мобилизовывать все силы, использовать все резервы организма для достижения поставленной цели. Огромное значение он уделял осанке и всегда следил за тем, чтобы его тело ни в коем случае не находилось в расслабленном состоянии.
Только в 1894 году Лосский ясно и окончательно понял, что его подлинное призвание это философия. Он поступает на первый курс историко-филологического факультета, слушает лекции главы русского неокантиантсва А.И.Введенского, благодаря которому гносеология надолго оказалась в центре его интересов. Другим своим учителем он считал неолейбницианца А.А.Козлова.
Профессор Введенский оказался не только учителем, но и последовательным, до конца жизни, оппонентом Лосского. Прорабатывая свою оригинальную гносеологическую теорию интуитивизма, Лосский, подыскивая все новые и новые аргументы в споре с Введенским и иными, иже с ним подвизающимися неокантианцами, решается на перевод “Критики чистого разума” И. Канта. “Труд этот, - напишет впоследствии Лосский, - я предпринял не ради уже заработка и не по заказу какого- либо издательства, а по собственной инициативе. Я считал, что существенным условием для преодоления критицизма должно быть знание и точное понимание “Критики чистого разума”, книги, написанной тяжелым языком и потому малодоступной широким кругам общества”15).
Уже позже, оставляя многочисленным дотошным исследователям богатейшего философского наследия свои замечательные мемуары, Лосский выскажет в них следующее предположение о невероятных африканских злоключениях : “Алжирские приключения мои закончились благополучно. Провиденциальный смысл их в моей жизни мне не ясен. Возможно, что в феврале этого года у меня начиналась тяжелая болезнь, которая могла свести меня в могилу, но климат Алжира весною и летом исцелил меня”13). Приведенная выше оценка является результатом уже качественно иного мировосприятия, когда философом были выработаны внутренние личностные качества смирения перед волею Божьей и одновременно надежды на Его промысел, а также терпеливость при встрече со многими жизненными невзгодами. При этом и многие другие, приведенные в мемуарах Лосского способы объяснения самых сложных и запутанных жизненных ситуаций, перипетий, событий, участником которых ему довелось быть, в конечном итоге свидетельствуют об о б р а щ е н и и философа, о стремлении к осознанию и исполнению своей духовной миссии на этой Земле. Вот как, например, Лосский описывает смерть своей десятилетней дочери Маруси в 1918 году : “Пригласили священника отслужить панихиду. Эта служба начинается словами “Благословен Бог наш всегда, ныне и присно и во веки веков. Аминь”. Эти слова, выражающие убеждение в том, что все случающееся в нашей жизни, руководимой Провидением, имеет глубокий смысл, производят в такой обстановке потрясающее впечатление”14).
У Лосского юношеская дерзновенность в искании истины, а точнее в стяжании знания, впоследствии сменяется на зрелую религиозную просветленность, исключительную п р е д а н н о с т ь Богу, которая столь отчетливо будет проявляться во всех поздних работах Лосского. Оба эти свойства его широкой натуры, дерзновенность и преданность, точнее их уникальный сплав и сформировали столь неординарного, и, вместе с тем, столь глубоко к о н с е р в а т и в н о г о философа - Николая Онуфриевича Лосского, который в своих гносеологических построениях пошел намного дальше Канта, а в своих монументальных метафизических философско-религиозных трактатах едва ли не превзошел Ф.Аквинского. Масштаб любого философа измеряется прежде всего тем, насколько он понимает и, в конце концов, достигает гармонии, ибо только подлинная гармония позволяет выйти победителем в противоборстве со в р е м е н е м, самым хаотическим началом, разрушающем на своем пути все и вся. На самых первых страницах своих мемуаров Лосский, описывая золотые дни детства, рассказывает о благодатном внутреннем состоянии, и этот рассказ, вынесенный в качестве эпиграфа к настоящей главе, является подтверждением того, что поиск гармонии был имманентным свойством его восприимчивой натуры.
Возвратившись из Алжира в Швейцарию, летом 1889 года, без денег, проделав значительную часть пути пешком, Лосский в конце концов добирается до Витебска. Жизненные неудачи не уменьшили стремления Лосского к образованию, а только закалили его волю и характер. Любознательность его была велика, в свое время он научился читать следя за обучением старшей сестры. Вот и теперь он продолжает самообразование, много читает, едет в Петербург, в надежде заработать средства для продолжения учебы за границей. Однако, вскоре друзья семьи добились для него разрешения учиться в России. В 1891 году он поступил на естественнонаучное отделение физико-математического факультета Петербургского университета, где специализировался на психофизиологии у П.Ф.Лесгафта. Работоспособность Лосского поражает воображение. В своих мемуарах он упоминает о том, что уже в юношестве он старался мобилизовывать все силы, использовать все резервы организма для достижения поставленной цели. Огромное значение он уделял осанке и всегда следил за тем, чтобы его тело ни в коем случае не находилось в расслабленном состоянии.
Только в 1894 году Лосский ясно и окончательно понял, что его подлинное призвание это философия. Он поступает на первый курс историко-филологического факультета, слушает лекции главы русского неокантиантсва А.И.Введенского, благодаря которому гносеология надолго оказалась в центре его интересов. Другим своим учителем он считал неолейбницианца А.А.Козлова.
Профессор Введенский оказался не только учителем, но и последовательным, до конца жизни, оппонентом Лосского. Прорабатывая свою оригинальную гносеологическую теорию интуитивизма, Лосский, подыскивая все новые и новые аргументы в споре с Введенским и иными, иже с ним подвизающимися неокантианцами, решается на перевод “Критики чистого разума” И. Канта. “Труд этот, - напишет впоследствии Лосский, - я предпринял не ради уже заработка и не по заказу какого- либо издательства, а по собственной инициативе. Я считал, что существенным условием для преодоления критицизма должно быть знание и точное понимание “Критики чистого разума”, книги, написанной тяжелым языком и потому малодоступной широким кругам общества”15).
|
|