Этот вопрос, относящийся к классическим проблемам философии, вызывает немалые трудности: несмотря на то, что существующее обыденное значение этого термина кажется достаточно выразительным и прозрачным, все попытки окончательного уточнения его значения кончались до сих пор неудачей, а рассуждения, в которых выступал упомянутый термин, основанные на интуитивных посылках, неоднократно приводили к парадоксам и антиномиям (которые все же удавалось более или менее удовлетворительно распутывать). С этой точки зрения понятие истины разделило судьбу прочих аналогичных понятий из области т.н. семантики языка". ([1933], S.1)

Исходным пунктом для Тарского является "семантическая дефиниция" истины в естественном языке, наиболее приближающаяся к классическому ее определению, которое он заимствует у Котарбинского [1929]:

(1) истинным предложением является предложение, которое говорит, что дело обстоит так-то и так и дело обстоит именно так.

Хотя приведенное высказывание, считает Тарский, несовершенно как с формальной точки зрения, так и с точки зрения очевидности и однозначности используемых в нем понятий, тем не менее "интуитивный смысл и общая интенция этого высказывания кажутся достаточно прозрачными и понятными; задачей семантического определения было бы как раз уточнение этой интенции и выражение ее в безукоризненной форме".(S.5) Исходным пунктом для дальнейших уточнений (1) могут быть предложения, построенные по следующей схеме:

(2) x является истинным предложением тогда и только тогда, когда p.

Схема (2) порождает ряд частичных дефиниций истины, реализуемых тогда, когда символ "p" заменяется некоторым предложением, а "x" - произвольным индивидуальным именем этого предложения. Наиболее часто встречаемой категорией индивидуальных имен, для которых выполняется условие (2), являются имена в кавычках. Примером может служить следующее выражение:

(3) "Снег падает" является истинным предложением тогда и только тогда, когда снег падает.

И здесь мы встречаемся с первым отступлением Тарского от концепции радикального номинализма Лесьневского, которую он вначале разделял. В частности, Тарский предлагает при помощи именования некоторых морфологических категорий языка выражения в кавычках понимать как общие имена именно морфологии, а не произвольные классы выражений, определяемые эквиморфностью, "поскольку в приведенной интерпретации закавыченные имена должны пониматься как общие имена (а не единичные), обозначающие одновременно как запись, взятую в кавычки, так и каждую запись одной с ней формы. Чтобы избежать подобных упреков и при этом не вводить некоторые излишние усложнения в рассуждения, связанные, между прочим, с необходимостью оперировать понятием эквиморфности, удобно договориться, что такие термины как "выражение", "слово", "предложение" и т.д. будут постоянно обозначать не конкретные записи, а целые классы записей, эквиморфные с некоторой данной записью, и в этом единственном смысле трактовать закавыченные имена как индивидуальные имена выражений." (S.6) Однако морфологические особенности языка можно использовать explicite (при этом само понятие морфологии как понятие вышестоящее и выражающее результаты отодвигается на задний план), выделив процесс составления имени и тем самым образовать для индивидуальных имен предложений "т.н. структурно-описательные имена", выделяющие знаки, из которых составлен десигнат данного имени. Следующий пример иллюстрирует использование структурно-описательного имени:

(4) Выражение, составленное из двух слов, первое из которых состоит из следующих пяти букв: эс, ен, е, гэ, второе - из следующих четырех букв: пэ, а, дэ, а, е, тэ является истинным предложением тогда и только тогда, когда снег падает.

Несмотря на то, что конкретизация схемы (2) в вопросе очевидности и интуитивности не вызывает сомнений, однако в некоторых ситуациях схема (2) становится источником антиномии лжеца (ее Тарский приводит в формулировке Лукасевича). Пусть символ "c" является сокращением для следующего предложения:

(5) "Предложение, написанное в [?] строке сверху".

Рассмотрим предложение

(6) "c не является истинным предложением".

В результате применения схемы (2) к (6) получим:

(7) "c не является истинным предложением" есть предложение истинное тогда и только тогда, когда c не является истинным предложением.

Памятуя о значении символа "c" можно сформулировать следующее утверждение:

(8) "c не является истинным предложением" идентично с c.

Сопоставление (7) и (8) тотчас приводит к противоречивому заключению:

(9) c является истинным предложением тогда и только тогда, когда c не является истинным предложением.

Источником антиномии служит подстановка вместо символа "p" в (2) выражения, содержащего термин "истинное предложение", но Тарский замечает, что разумного повода, по которому подобные подстановки должны бы быть принципиально запрещены, не видать."(S.7) Оставляя в стороне сформулированную выше антиномию Тарский пробует обобщить предложения типа (3) так, чтобы все же получить дефиницию истины.