Котарбинский обращал внимание на то, что решение Милля и Спенсера чрезвычайно общо, и вместе с тем оно плохо согласуется со спенсеровским биологизмом и арифметическим методом нахождения этических оценок. Эта юношеская работа, вероятно, укрепила заинтересованность Котарбинского этической проблематикой, но у этих занятий были и другие, менее теоретические побудительные мотивы.

Достаточно рано отбросив религиозное мировоззрение Котарбинский не принимал и религиозного обоснования норм морали. Он заметил, что основной корпус моральных норм является общим для различных мировоззрений. Вместе с тем он пришел к выводу, что должна существовать какая-то иная, отличная от религиозной возможность обоснования моральных предписаний. А поскольку он предвидел, что общественное значение религии как средства оправдания поступков в сфере морали уменьшаться не будет, то нахождение независимого от религии базиса моральных норм как для индивидуума, так и для общества он посчитал чрезвычайно важным. Интересным и достаточно парадоксальным феноменом является тот факт, что Котарбинский никогда с университетской кафедры не читал курс этики. Причины такого поведения он объяснял следующим образом: «Какими бы постоянно значимыми не были и не остаются таковыми для меня этические исследования, однако я не выбрал этику предметом своего профессионального, преподавательского внимания. Слишком много во мне скептицизма относительно возможности выработки детализированной системы директив житейской мудрости, удовлетворяющей условиям интерсубъективной обоснованности. Причем профессиональную трактовку обучения этики я воспринимаю как нечто несогласное с сущностью ее проблем, разве что вместо присущих вопросов, требующих проспективных, указующих ответов будет культивироваться историческое и социологическое экспликативное ознакомление исторически данных стилей и схем морали. Но это уже была бы не этика, а некая science des moeurs, выходящая в принципе за пределы задач, свойственных кафедре философии» [40]

В вопросах обоснования этики Котарбинский обращался прежде всего к истории и социологии. Поэтому он рекомендовал в поисках моральных критериев руководствоваться широко понятою эмпирией. Именно она предоставляет уверенность в том, что существуют общие для всех моральные свидетельства, а они предполагают очевидность элементарных норм и оценок. Эта очевидность «наблюдаема» совестью, которая в вопросах морали является судом в последней инстанции. Такой взгляд можно объяснить влиянием брентанизма на философию Котарбинского.

Свою нормативную этику Котарбинский определял как этику независимую, имея в виду ее независимость прежде всего от религии. Религия при этом понималась в обиходном значении. Но кроме того независимая этика должна быть независимой от какого-либо мировоззренческого обоснования, безразлично какого – онтологического или эпистемологического.

Выше уже упоминалось, что в представлении Котарбинского этика должна ответить на вопрос: как жить, чтобы заслужить имя порядочного человека? Этот вопрос можно переформулировать как вопрос об основах жизни, заслуживающей уважение. Котарбинский предлагал рассматривать случаи и таких ситуаций, в которых поведение должно квалифицироваться заслуживающим уважения, но совершаемые поступки заслуживают презрения. Обобщенно говоря, можно выделить такие оппозиции, членами которых, с одной стороны, является тип поведения, заслуживающий уважения, а с другой – презрения[41]. Таким образом, оказывается, что уважают тех, кто придерживается своих принципов, несмотря на то, что из-за них страдают, и осуждают тех, кто из-за страха легко поддаётся угрозам; первые – это герои, вторые – трусы. Ценят людей жертвенных, готовых что-либо сделать для других, а осуждают эгоистов. Уважают справедливых людей, говорящих правду и сдерживающих слово и негативно оценивают тех, кто несправедлив. Самообладание является добродетелью, а недостатком – отсутствие меры и слабоволие. Подводя итоги, получаем следующие члены оппозиции: мужество – трусость, жертвенность – эгоизм, справедливость – несправедливость, владение собой – безволие. Котарбинский пробует найти нечто общее в первых членах оппозиции (мужество, жертвенность, справедливость, самообладание). Ответ таков: мы потому уважаем мужественных, жертвенных, справедливых, владеющих собой и благородных людей, что на них можно рассчитывать как на опекунов, т.е. таких, кто всегда будет защищать тех, кто нуждается в защите. Таких защитников Котарбинский называл вызывающими доверие (spolegliwymi) опекунами. Метод определения мужественного опекуна, используемый Котарбинским, не нов и восходит к Сократу. Подобно Сократу Котарбинский каталогизирует позитивные и негативные ситуации с тем, чтобы очертить обобщенный критерий этики.

Облик мужественного опекуна слишком общ, чтобы в любой житейской ситуации, требующей принятия решения с моральной точки зрения служить путеводителем, а особенно в ситуации, когда возникает конфликт ценностей. Котарбинский противился моральной казуистике и не оставил обширного изложения своей системы этики, представленной в виде подробных указаний.