В то время, как одни образы обозначают индивиды, а другие -универсалии (на ранних стадиях мышления  значение является слишком  смутным, чтобы определённо быть индивидом или универсалией), все образы являются индивидами, но то, что они обозначают, зависит от природы их causal efficacy*. Образ обозначает универсалию, если его воздействие зависит только от его прототипа, являющегося примером данной универсалии. Таким образом, если я вызываю образ собаки с точки зрения на общее высказывание  о собаках, я использую только те характеристики своего образа, которые он разделяет со всеми образами собак. Мы можем до некоторой степени использовать или игнорировать отдельные черты образа по нашему выбору. Используя слова, мы всегда игнорируем всё то, что специфично для примера слова, за исключением элокуции и каллиграфии. Два примера слова 'собака' схожи более, чем  две собаки; это одна из причин, почему слова помогают рассматривать универсалии. Приняв  принцип Юма,  что простые идеи производны от впечатлений, мы  будем придерживаться того, что в любом случае простые  чувственные качества, входящие в образ, являются 'копиями'  чувственных качеств, данных в ощущении. Комплексные образы  часто, но не всегда, являются копиями комплексных ощущений;  их конституенты, если прав Юм, всегда являются копиями чего-то данного в ощущении. То, копией чего является образ, называется его 'прототипом'; и последний, или его части, по принципу Юма,  всегда являются необходимой частью причины либо образа, либо его конституент (в случае комплексного образа воображения). Воздействия образа имеют тенденцию быть похожими на воздействия прототипа, продуцируя желание или отвращение к нему. Это  одна связь между образом и его значением. Мысль о питье воздействует на жаждущего человека аналогично воздействию взгляда на запотевший стакан. То же самое относится к словампервоначально несомненно через их способность вызывать образы, но затем непосредственно.    Способ, которым образ похож на прототип, специфичен. Образы, как класс, имеют (за редкими исключениями) характеристики, отличающиеся от ощущений  как класса, но индивидуальные образы, подчинённые этим различиям, похожи  на индивидуальные ощущения.  Образы, однако,  обладают различными  степенями смутности, и чем они смутнее, тем более различные объекты могут приниматься за их прототипы. Самый близкий подход, который я могу сделать к определению отношения образа и прототипа, следующий: Если объект О есть определённый прототип (или в случае смутности неопределённьш прототип) образа, тогда в присутствии О мы можем  опознать его как то, образом 'чего' мы обладали. Тогда мы можем сказать, что О является определённым значением (иди в случае смутности неопределённым значением) образа. Но, как мы видели, значение в некоторой степени подчиняется воле; 'родовой' образ, например, есть просто образ, предназначенный для того, чтобы быть родовым.

           III. ПРОПОЗИЦИИ И УБЕЖДЕНИЕ

   Относительно убеждения необходимо рассмотреть три элемента: (1) содержание, в котором убеждены; (2) отношение содержания к своему 'объективному корреляту' ['objective'], т.е. к факту, который делает его истинным или ложным; (3) элемент, который является убеждением, как противоположный рассмотрению одного и того же содержания, или является затрагивающим содержание сомнением, желанием и т.д. Второй из этих вопросов я предлагаю отложить до следующего раздела; и сейчас, следовательно, мы не рассматриваем вопрос о том, что делает убеждение истинным или ложным,  хотя важно помнить, что свойство быть истинным или ложным,  это то, что особо характеризует убеждения. Другие два вопроса мы будем рассматривать в этом разделе. (1) Содержание убеждения. - Точка зрения, принятая на этот вопрос, до некоторой степени зависит от взгляда на то, что мы принимаем  за 'идеи' или 'представления'. Здесь мы имеем огромное множество теорий, на которых настаивают различные авторы. Многие представители аналитической психологии - Мейнонг, например, - различают в представлении три элемента, а именно, акт (или субъект), содержание и объект. Реалисты, типа д-ра Мура* и меня, имеют привычку отвергать содержание, хотя сохраняют акт и объект. С другой стороны, американские реалисты отвергают иакт, и содержание и сохраняют только объект; тогда как идеалисты, если и не на словах, то на деле, отвергают объект и сохраняют содержание.    Существует ли какой-нибудь способ решения среди этого смешанного множества гипотез?    Я должен признаться, что теории, разлагающие представление на акт и объект, более меня не удовлетворяют. Акт, или субъект, схематически удобен, но эмпирически не обнаруживаем. Он, по-видимому, служит той же самой цели, которую обслуживают точки пространства и моменты  времени, числа, частицы и остальной аппарат математики. Все эти вещи должны быть сконструированы, а не постулированы; они не входят в состав мира, но представляют собой совокупности, которые удобно обозначить так, как если бы они были единичными предметами.