Скачать 127.08 Кбайт
Критика практического разума
Я не знаю, почему воспитатели молодежи до сих пор не
воспользовались этой склонностью разума с такой охотой вдаваться в самое
тонкое рассмотрение намеченных практических вопросов и, положив в основу
чисто моральный катехизис, не выискивали жизнеописания людей древности и
нового времени, для того чтобы иметь под рукой доказательства для
предлагаемых обязанностей, где они могли бы, главным образом посредством
сравнения подобных поступков при различных обстоятельствах, побудить своих
питомцев высказывать суждения, дабы определить большую или меньшую
моральную ценность этих поступков; здесь даже самая ранняя юность, которая
вообще-то еще не созрела для спекуляции, скоро становится очень
проницательной и, замечая успехи своей способности суждения, проявляет к
таким вопросам большой интерес; но самое главное - это то, что есть полное
основание надеяться, что частые упражнения в определении благонравного
поведения во всей его частоте, в одобрении его, в выявлении (с сожалением
или презрением) малейшего отклонения от него, хотя бы до сих пор они были
только игрой способности суждения, в которой дети могут состязаться друг с
другом, тем не менее оставят длительный след глубокого уважения к одним
поступкам и отвращения к другим, а это - в силу одной лишь привычки часто
рассматривать такие поступки как достойные одобрения или порицания -
создаст хорошую основу для честности во всем их образе жизни в будущем. Я
хотел бы, чтобы не утруждали молодежь примерами так называемых благородных
(сверхдобродетельных) поступков, которыми так изобилуют наши
сентиментальные сочинения, и обращали главное внимание на долг и на то
достоинство, которое человек может и должен обрести в собственных глазах от
сознания того, что он не нарушил долг, так как то, что сводится к пустым
желаниям и тоске по недостижимому совершенству, порождает лишь героев
романов, которые, хвастаясь своим чувством чрезмерно великого, освобождают
себя от исполнения обыденной и обиходной обязанности, которая в таком
случае кажется им ничтожно малой (1).
Но если спрашивают, в чем, собственно, заключается чистая нравственность,
на которой, как на пробном камне, надо испытывать моральную ценность
каждого поступка, то я должен признаться что только философы могут считать
сомнительным решение этого вопроса, ведь в обыденном человеческом разуме он
уже давно решен, правда не посредством отвлеченных общих формул, а обычным
применением, словно как различие между правой и левой рукой. Итак, мы
прежде всего хотим показать на примере критерии чистой добродетели;
представим себе, что он предлагается для суждения десятилетнему ребенку, и
посмотрим, необходимо ли он должен так судить сам собой, без всяких
указаний учителя. Рассказывают историю честного человека, которого хотят
заставить участвовать в клевете на невинного, но бедного человека (как,
например, Анна Болейн по обвинению Генриха VIII Английского (2)). Ему
предлагают выгоды, т. е. большие подарки или высокий чин, но он их
отвергает. Это возбуждает в душе [юного] слушателя одобрение и сочувствие,
потому что речь идет о выгоде. И вот начинают прибегать к различным
угрозам. Среди этих клеветников есть лучшие друзья этого честного человека,
которые отказывают ему в дружбе, есть близкие родственники, которые (а он
человек бедный) грозят ему лишить его наследства, власть имущие, которые
могут его преследовать и наносить ему ущерб на каждом шагу и при любом
случае, государь, который грозит ему лишением свободы и даже жизни.
Наконец, чтобы мера страдания была полной, заставляют его испытать и то
горе, которое глубоко может почувствовать только нравственно доброе сердце:
его семья, которой грозят величайшие лишения и нужда, умоляет его об
уступчивости - его, человека честного, но и нетвердого, сострадательного, а
также чувствительного к собственной нужде; в момент, когда он желал бы,
чтобы никогда не было того дня, который принес ему такое несказанное горе,
он тем не менее без всяких колебаний и сомнений остается верным своему
намерению быть честным. Тогда мой юный слушатель постепенно переходит от
одобрения к удивлению, от удивления - к изумлению и, наконец, к величайшему
благоговению, и его охватывает сильное желание и самому быть таким же
человеком (хотя, конечно, не в его положении); добродетель здесь столь
ценна только потому, что она так дорого стоит, а не потому, что она что-то
дает. Все удивление и даже стремление подражать такому характеру здесь
целиком покоится на чистоте нравственного принципа, которую можно
представить себе с полной ясностью лишь потому, что все, что люди только
могут причислять к счастью, перестает здесь быть мотивом поступка.
воспользовались этой склонностью разума с такой охотой вдаваться в самое
тонкое рассмотрение намеченных практических вопросов и, положив в основу
чисто моральный катехизис, не выискивали жизнеописания людей древности и
нового времени, для того чтобы иметь под рукой доказательства для
предлагаемых обязанностей, где они могли бы, главным образом посредством
сравнения подобных поступков при различных обстоятельствах, побудить своих
питомцев высказывать суждения, дабы определить большую или меньшую
моральную ценность этих поступков; здесь даже самая ранняя юность, которая
вообще-то еще не созрела для спекуляции, скоро становится очень
проницательной и, замечая успехи своей способности суждения, проявляет к
таким вопросам большой интерес; но самое главное - это то, что есть полное
основание надеяться, что частые упражнения в определении благонравного
поведения во всей его частоте, в одобрении его, в выявлении (с сожалением
или презрением) малейшего отклонения от него, хотя бы до сих пор они были
только игрой способности суждения, в которой дети могут состязаться друг с
другом, тем не менее оставят длительный след глубокого уважения к одним
поступкам и отвращения к другим, а это - в силу одной лишь привычки часто
рассматривать такие поступки как достойные одобрения или порицания -
создаст хорошую основу для честности во всем их образе жизни в будущем. Я
хотел бы, чтобы не утруждали молодежь примерами так называемых благородных
(сверхдобродетельных) поступков, которыми так изобилуют наши
сентиментальные сочинения, и обращали главное внимание на долг и на то
достоинство, которое человек может и должен обрести в собственных глазах от
сознания того, что он не нарушил долг, так как то, что сводится к пустым
желаниям и тоске по недостижимому совершенству, порождает лишь героев
романов, которые, хвастаясь своим чувством чрезмерно великого, освобождают
себя от исполнения обыденной и обиходной обязанности, которая в таком
случае кажется им ничтожно малой (1).
Но если спрашивают, в чем, собственно, заключается чистая нравственность,
на которой, как на пробном камне, надо испытывать моральную ценность
каждого поступка, то я должен признаться что только философы могут считать
сомнительным решение этого вопроса, ведь в обыденном человеческом разуме он
уже давно решен, правда не посредством отвлеченных общих формул, а обычным
применением, словно как различие между правой и левой рукой. Итак, мы
прежде всего хотим показать на примере критерии чистой добродетели;
представим себе, что он предлагается для суждения десятилетнему ребенку, и
посмотрим, необходимо ли он должен так судить сам собой, без всяких
указаний учителя. Рассказывают историю честного человека, которого хотят
заставить участвовать в клевете на невинного, но бедного человека (как,
например, Анна Болейн по обвинению Генриха VIII Английского (2)). Ему
предлагают выгоды, т. е. большие подарки или высокий чин, но он их
отвергает. Это возбуждает в душе [юного] слушателя одобрение и сочувствие,
потому что речь идет о выгоде. И вот начинают прибегать к различным
угрозам. Среди этих клеветников есть лучшие друзья этого честного человека,
которые отказывают ему в дружбе, есть близкие родственники, которые (а он
человек бедный) грозят ему лишить его наследства, власть имущие, которые
могут его преследовать и наносить ему ущерб на каждом шагу и при любом
случае, государь, который грозит ему лишением свободы и даже жизни.
Наконец, чтобы мера страдания была полной, заставляют его испытать и то
горе, которое глубоко может почувствовать только нравственно доброе сердце:
его семья, которой грозят величайшие лишения и нужда, умоляет его об
уступчивости - его, человека честного, но и нетвердого, сострадательного, а
также чувствительного к собственной нужде; в момент, когда он желал бы,
чтобы никогда не было того дня, который принес ему такое несказанное горе,
он тем не менее без всяких колебаний и сомнений остается верным своему
намерению быть честным. Тогда мой юный слушатель постепенно переходит от
одобрения к удивлению, от удивления - к изумлению и, наконец, к величайшему
благоговению, и его охватывает сильное желание и самому быть таким же
человеком (хотя, конечно, не в его положении); добродетель здесь столь
ценна только потому, что она так дорого стоит, а не потому, что она что-то
дает. Все удивление и даже стремление подражать такому характеру здесь
целиком покоится на чистоте нравственного принципа, которую можно
представить себе с полной ясностью лишь потому, что все, что люди только
могут причислять к счастью, перестает здесь быть мотивом поступка.
|
|