Скачать 127.08 Кбайт
Критика практического разума
В таком случае
вы подумаете, что тот, кто рекомендует вам этого человека, или подтрунивает
над вами, или выжил из ума. - Границы между нравственностью и себялюбием
столько четко и резко проведены, что даже самый простой глаз не ошибется и
определит, к чему относится то или другое. Следующие немногие замечания
могут, правда, при столько очевидной истине показаться излишними, но все же
они служат по крайней мере для того, чтобы сделать несколько более
отчетливым суждение обыденного человеческого разума.
Принцип счастья хотя и может давать максимы, но не такие, которые годились
бы для закона воли, даже если мы делаем своим объектом всеобщее счастье.
Действительно, так как познание этого счастья основывается на одних только
данных опыта, так как любое суждение об этом в очень большой степени
зависит у каждого от его мнения, которое к тому же весьма непостоянно, то
можно, конечно, дать общие (generelle), но вовсе не универсальные правила,
т. е. такие, какие чаще всего и встречаются, но не такие, какие должны
иметь силу всегда и необходимо; стало быть, на них не может основываться
никакой практический закон. И именно потому, что здесь объект произвольного
выбора положен в основу его правила и, следовательно, должен предшествовать
этому правилу, оно может относиться только к тому, что рекомендуется,
значит, к опыту и только на нем и основываться, и тогда различие в суждении
должно быть бесконечным. Следовательно, этот принцип не предписывает всем
разумным существам одни и те же практические правила, хотя бы они и стояли
под одной общей рубрикой, а именно под рубрикой счастья. Моральный же закон
только потому мыслится как объективно необходимый, что он должен иметь силу
для каждого, кто обладает разумом и волей.
Максима себялюбия (благоразумие) только советует, закон нравственности
повелевает. Но ведь большая разница между тем, что нам только советуется, и
тем, что нам вменяется в обязанность.
Самый обыденный рассудок легко и не раздумывая понимает, что надо делать по
принципу автономии произвольного выбора; трудно и требует жизненного опыта
знание того, что надо делать при предположении его гетерономии; т. е.
каждому само собой ясно, что такое долг, но то, что приносит истинную и
прочную выгоду, если эта выгода должна простираться на все существование,
всегда покрыто непроницаемым мраком, и требуется много ума, чтобы
направленные на это практические правила более или менее удовлетворительно
приспособить к целям жизни через хитроумные исключения. Тем не менее
нравственный закон требует от каждого самого точного соблюдения.
Следовательно, суждение о том, что надо делать сообразно этому закону,
должно быть достаточно простым, дабы самый обыденный и неискушенный
рассудок умел обращаться с ним, даже не будучи умудрен житейским опытом.
Исполнять категорическое веление нравственности всегда во власти каждого
исполнять эмпирически обусловленное предписание счастья редко и далеко не
для каждого возможно даже в отношении какой-либо одной цели. Объясняется
это тем, что в первом случае все зависит только от максимы, которая должна
быть подлинной и чистой, а во втором случае - еще и от сил и физической
способности претворить в жизнь предмет своего желания. Веление, гласящее,
что каждый должен стремиться стать счастливым, было бы нелепым, так как
никому не повелевают того, чего он и сам непременно желает. Надо только
предписывать ему средства или еще лучше предоставлять их ему, потому что он
не все то может, чего он хочет; но предписывать нравственность под именем
долга вполне разумно, так как, во-первых, не каждый охотно повинуется ее
предписаниям, если они противоречат его склонностям, а что касается
средств, с помощью которых можно соблюдать этот закон, то этому здесь учить
не надо: то, чего он в этом отношении хочет, он и может.
Кто проиграл, тот, конечно, может сердиться на себя и на свое
неблагоразумие; но когда он сознает, что он обманул в игре (хотя благодаря
этому и выиграл), тот должен себя презирать, как только он начинает судить
о себе с точки зрения нравственного закона. Это, следовательно, должно быть
чем-то другим, а не принципом личного счастья. В самом деле, доя того чтобы
иметь основание сказать самому себе: я человек подлый, хотя я и набил свои
кошелек, нужно другое мерило суждения, чем для того, чтобы похвалить себя и
сказать: я человек умный, так как я обогатил свою кассу.
вы подумаете, что тот, кто рекомендует вам этого человека, или подтрунивает
над вами, или выжил из ума. - Границы между нравственностью и себялюбием
столько четко и резко проведены, что даже самый простой глаз не ошибется и
определит, к чему относится то или другое. Следующие немногие замечания
могут, правда, при столько очевидной истине показаться излишними, но все же
они служат по крайней мере для того, чтобы сделать несколько более
отчетливым суждение обыденного человеческого разума.
Принцип счастья хотя и может давать максимы, но не такие, которые годились
бы для закона воли, даже если мы делаем своим объектом всеобщее счастье.
Действительно, так как познание этого счастья основывается на одних только
данных опыта, так как любое суждение об этом в очень большой степени
зависит у каждого от его мнения, которое к тому же весьма непостоянно, то
можно, конечно, дать общие (generelle), но вовсе не универсальные правила,
т. е. такие, какие чаще всего и встречаются, но не такие, какие должны
иметь силу всегда и необходимо; стало быть, на них не может основываться
никакой практический закон. И именно потому, что здесь объект произвольного
выбора положен в основу его правила и, следовательно, должен предшествовать
этому правилу, оно может относиться только к тому, что рекомендуется,
значит, к опыту и только на нем и основываться, и тогда различие в суждении
должно быть бесконечным. Следовательно, этот принцип не предписывает всем
разумным существам одни и те же практические правила, хотя бы они и стояли
под одной общей рубрикой, а именно под рубрикой счастья. Моральный же закон
только потому мыслится как объективно необходимый, что он должен иметь силу
для каждого, кто обладает разумом и волей.
Максима себялюбия (благоразумие) только советует, закон нравственности
повелевает. Но ведь большая разница между тем, что нам только советуется, и
тем, что нам вменяется в обязанность.
Самый обыденный рассудок легко и не раздумывая понимает, что надо делать по
принципу автономии произвольного выбора; трудно и требует жизненного опыта
знание того, что надо делать при предположении его гетерономии; т. е.
каждому само собой ясно, что такое долг, но то, что приносит истинную и
прочную выгоду, если эта выгода должна простираться на все существование,
всегда покрыто непроницаемым мраком, и требуется много ума, чтобы
направленные на это практические правила более или менее удовлетворительно
приспособить к целям жизни через хитроумные исключения. Тем не менее
нравственный закон требует от каждого самого точного соблюдения.
Следовательно, суждение о том, что надо делать сообразно этому закону,
должно быть достаточно простым, дабы самый обыденный и неискушенный
рассудок умел обращаться с ним, даже не будучи умудрен житейским опытом.
Исполнять категорическое веление нравственности всегда во власти каждого
исполнять эмпирически обусловленное предписание счастья редко и далеко не
для каждого возможно даже в отношении какой-либо одной цели. Объясняется
это тем, что в первом случае все зависит только от максимы, которая должна
быть подлинной и чистой, а во втором случае - еще и от сил и физической
способности претворить в жизнь предмет своего желания. Веление, гласящее,
что каждый должен стремиться стать счастливым, было бы нелепым, так как
никому не повелевают того, чего он и сам непременно желает. Надо только
предписывать ему средства или еще лучше предоставлять их ему, потому что он
не все то может, чего он хочет; но предписывать нравственность под именем
долга вполне разумно, так как, во-первых, не каждый охотно повинуется ее
предписаниям, если они противоречат его склонностям, а что касается
средств, с помощью которых можно соблюдать этот закон, то этому здесь учить
не надо: то, чего он в этом отношении хочет, он и может.
Кто проиграл, тот, конечно, может сердиться на себя и на свое
неблагоразумие; но когда он сознает, что он обманул в игре (хотя благодаря
этому и выиграл), тот должен себя презирать, как только он начинает судить
о себе с точки зрения нравственного закона. Это, следовательно, должно быть
чем-то другим, а не принципом личного счастья. В самом деле, доя того чтобы
иметь основание сказать самому себе: я человек подлый, хотя я и набил свои
кошелек, нужно другое мерило суждения, чем для того, чтобы похвалить себя и
сказать: я человек умный, так как я обогатил свою кассу.
|
|