Скачать 127.08 Кбайт
Критика практического разума
способность определять свою причинность представлением о
правилах, стало быть, поскольку они способны совершать поступки, исходя из
основоположений, следовательно, и из практических априорных принципов (ведь
только эти принципы обладают той необходимостью, какой разум требует для
основоположений). Таким образом, принцип нравственности не ограничивается
только людьми, а простирается на все конечные существа, наделенные разумом
и волей, включая даже бесконечное существо как высшее мыслящее существо. Но
в первом случае закон имеет форму императива, так как у человека как
разумного существа можно, правда, предполагать чистую волю, но как
существа, которое имеет потребности и на которое оказывают воздействие
чувственные побуждения, нельзя предполагать святой воли, т. е. такой,
которая не была бы способна к максимам, противоречащим моральному закону.
Моральный закон поэтому у них есть императив, который повелевает
категорически, так как закон необусловлен; отношение такой воли к этому
закону есть зависимость, под названием обязательности, которая означает
принуждение к поступкам, хотя принуждение одним лишь разумом и его
объективным законом, и которая называется поэтому долгом, так как
патологически побуждаемый (хотя этим еще и не определенный и, стало быть,
всегда свободный) выбор (Willktir) заключает в себе желание, проистекающее
из субъективных причин и поэтому могущее часто противиться чистому
объективному основанию определения, следовательно, нуждающееся как в
моральном принуждении в противодействии практического разума, которое можно
назвать внутренним, но интеллектуальным принуждением. Во вседовлеющем
мыслящем существе произвольный выбор с полным основанием представляется как
неспособный ни к одной максиме, которая не могла бы также быть и
объективным законом; и понятие святости, которое ему в силу этого присуще,
ставит его хотя не выше всех практических, но выше всех практически
ограничивающих законов, стало быть, выше обязательности и долга. Эта
святость воли есть все же практическая идея, которая необходимо должна
служить прообразом (приближаться к этому прообразу до бесконечности - это
единственное, что подобает всем конечным разумным существам) и которая
всегда и справедливо указывает им на чистый нравственный закон, называемый
поэтому священным; уверенность в бесконечном прогрессе своих максим и в
неизменности их для постоянного движения вперед, т. е. добродетель, есть
самое высшее, чего может достичь конечный практический разум, который сам в
свою очередь, по крайней мере как естественно приобретенная способность,
никогда не может быть завершенным, так как уверенность в таком случае
никогда не становится аподиктической достоверностью и как убеждение очень
опасна.
8
Теорема IV
Автономия воли есть единственный принцип всех моральных законов и
соответствующих им обязанностей; всякая же гетерономия произвольного выбора
не создает никакой обязательности, а, скорее, противостоит ее принципу и
нравственности воли. Единственный принцип нравственности состоит именно в
независимости от всякой материи закона (а именно от желаемого объекта) и
вместе с тем в определении произвольного выбора одной лишь всеобщей
законодательной формой, к которой максима должна быть способна. Но эта
независимость есть свобода в негативном смысле, а собственное
законодательство чистого и, как чистого, практического разума есть свобода
в положительном смысле. Следовательно, моральный закон выражает не что
иное, как автономию чистого практического разума, т. е. свободы, и эта
свобода сама есть формальное условие всех максим, только при котором и
могут они быть согласны с высшим практическим законом. Если поэтому материя
воления, которая не может быть не чем иным, как только объектом желания,
связываемого с законам, входит в практический закон как условие его
возможности, то возникает гетерономия произвольного выбора, а именно
зависимость от закона природы, предписывающего следовать какому-нибудь
побуждению или склонности; тогда водя не устанавливает себе закона, а дает
себе только предписание для разумного следования патологическим законам; но
максима, которая таким образом никогда не может содержать в себе
всеобще-законодательной формы, не только не устанавливает обязательности, а
сама противостоит принципу чистого практического разума, а тем самым и
нравственному образу мыслей, хотя бы поступок, вытекающий отсюда, и был
законосообразным.
Примечание I
Никогда, следовательно, нельзя причислить к практическому закону
практическое предписание, которое содержит в себе материальное (стало быть,
эмпирическое) условие. В самом деле, закон чистой свободной воли полагает
эту волю совершенно в другой сфере, чем эмпирическая сфера, и
необходимость, которую он выражает, так как она не должна быть естественной
необходимостью, может, следовательно, состоять только в формальных условиях
возможности закона вообще.
правилах, стало быть, поскольку они способны совершать поступки, исходя из
основоположений, следовательно, и из практических априорных принципов (ведь
только эти принципы обладают той необходимостью, какой разум требует для
основоположений). Таким образом, принцип нравственности не ограничивается
только людьми, а простирается на все конечные существа, наделенные разумом
и волей, включая даже бесконечное существо как высшее мыслящее существо. Но
в первом случае закон имеет форму императива, так как у человека как
разумного существа можно, правда, предполагать чистую волю, но как
существа, которое имеет потребности и на которое оказывают воздействие
чувственные побуждения, нельзя предполагать святой воли, т. е. такой,
которая не была бы способна к максимам, противоречащим моральному закону.
Моральный закон поэтому у них есть императив, который повелевает
категорически, так как закон необусловлен; отношение такой воли к этому
закону есть зависимость, под названием обязательности, которая означает
принуждение к поступкам, хотя принуждение одним лишь разумом и его
объективным законом, и которая называется поэтому долгом, так как
патологически побуждаемый (хотя этим еще и не определенный и, стало быть,
всегда свободный) выбор (Willktir) заключает в себе желание, проистекающее
из субъективных причин и поэтому могущее часто противиться чистому
объективному основанию определения, следовательно, нуждающееся как в
моральном принуждении в противодействии практического разума, которое можно
назвать внутренним, но интеллектуальным принуждением. Во вседовлеющем
мыслящем существе произвольный выбор с полным основанием представляется как
неспособный ни к одной максиме, которая не могла бы также быть и
объективным законом; и понятие святости, которое ему в силу этого присуще,
ставит его хотя не выше всех практических, но выше всех практически
ограничивающих законов, стало быть, выше обязательности и долга. Эта
святость воли есть все же практическая идея, которая необходимо должна
служить прообразом (приближаться к этому прообразу до бесконечности - это
единственное, что подобает всем конечным разумным существам) и которая
всегда и справедливо указывает им на чистый нравственный закон, называемый
поэтому священным; уверенность в бесконечном прогрессе своих максим и в
неизменности их для постоянного движения вперед, т. е. добродетель, есть
самое высшее, чего может достичь конечный практический разум, который сам в
свою очередь, по крайней мере как естественно приобретенная способность,
никогда не может быть завершенным, так как уверенность в таком случае
никогда не становится аподиктической достоверностью и как убеждение очень
опасна.
8
Теорема IV
Автономия воли есть единственный принцип всех моральных законов и
соответствующих им обязанностей; всякая же гетерономия произвольного выбора
не создает никакой обязательности, а, скорее, противостоит ее принципу и
нравственности воли. Единственный принцип нравственности состоит именно в
независимости от всякой материи закона (а именно от желаемого объекта) и
вместе с тем в определении произвольного выбора одной лишь всеобщей
законодательной формой, к которой максима должна быть способна. Но эта
независимость есть свобода в негативном смысле, а собственное
законодательство чистого и, как чистого, практического разума есть свобода
в положительном смысле. Следовательно, моральный закон выражает не что
иное, как автономию чистого практического разума, т. е. свободы, и эта
свобода сама есть формальное условие всех максим, только при котором и
могут они быть согласны с высшим практическим законом. Если поэтому материя
воления, которая не может быть не чем иным, как только объектом желания,
связываемого с законам, входит в практический закон как условие его
возможности, то возникает гетерономия произвольного выбора, а именно
зависимость от закона природы, предписывающего следовать какому-нибудь
побуждению или склонности; тогда водя не устанавливает себе закона, а дает
себе только предписание для разумного следования патологическим законам; но
максима, которая таким образом никогда не может содержать в себе
всеобще-законодательной формы, не только не устанавливает обязательности, а
сама противостоит принципу чистого практического разума, а тем самым и
нравственному образу мыслей, хотя бы поступок, вытекающий отсюда, и был
законосообразным.
Примечание I
Никогда, следовательно, нельзя причислить к практическому закону
практическое предписание, которое содержит в себе материальное (стало быть,
эмпирическое) условие. В самом деле, закон чистой свободной воли полагает
эту волю совершенно в другой сфере, чем эмпирическая сфера, и
необходимость, которую он выражает, так как она не должна быть естественной
необходимостью, может, следовательно, состоять только в формальных условиях
возможности закона вообще.
|
|