Нельзя, конечно, отрицать, что для того, чтобы направить на путь морально
доброго еще неразвитый или уже одичавший дух, нужны некоторые
подготовительные меры - приманивать его выгодой или пугать его лишениями.
Но как только эти механические меры (Maschinenwerk), эти помочи произведут
хоть некоторое действие, надо непременно вселить в душу чистое моральное
побуждение, которое дает ей неожиданную даже для нее силу не только потому,
что оно единственное побуждение, которое создает характер (практически
последовательный образ мышления по неизменным максимам), но и потому, что
оно учит людей ощущать свое собственное достоинство, дает душе силу
оторваться от всякой чувственной привязанности, желающей стать
господствующей, и в независимости своей умопостигаемой природы и душевном
величии, в чем оно и видит свое назначение, найти щедрое вознаграждение за
приносимую жертву. Следовательно, это свойство нашей души, восприимчивость
к чистому моральному интересу и, стало быть, движущую силу чистого
представления о добродетели, если его как следует донести до человеческого
сердца, мы хотим показать посредством наблюдений, доступных каждому, как
самый могущественный мотив и, если дело идет о продолжительности и точности
в следовании моральным максимам, как единственное побуждение к добру; при
этом надо также напомнить, что если эти наблюдения обнаруживают только
действительность такого чувства, а не достигнутое им нравственное
совершенствование, то это не наносит никакого ущерба единственному методу,
предписывающему делать объективно практические законы чистого разума
субъективно практическими посредством одного лишь чистого представления о
долге, и вовсе не говорит о том, что этот метод - пустая фантазия. В самом
деле, так как этот метод еще никогда не был приведен в действие, то и опыт
ничего не может сказать о его результате, можно лишь требовать
доказательств восприимчивости к таким мотивам, которые я здесь кратко
изложу, а затем в немногих словах опишу метод установления и развития
истинно морального образа мыслей.

Если обратить внимание на ход беседы в разношерстном обществе которое
состоит не только из ученых и любителей умствовать, но из деловых людей или
женщин, то можно заметить, что кроме рассказов и шуток там всегда имеется
еще одно развлечение, а именно резонерство, так как рассказы, поскольку они
должны быть новы и интересны, скоро исчерпываются, а шутки легко становятся
пошлыми У людей, на которых всякое мудрствование легко наводит скуку, среди
всех видов резонерства больше всего вызывают интерес (Beitritt) и вносят
какое-то оживление в общество рассуждения о нравственной ценности того или
другого поступка, в котором выявляется характер человека. Те, на кого все
тонкости и умствования в теоретических вопросах наводят скуку и тоску,
тотчас включаются в разговор, когда дело касается выявления моральной
ценности хорошего или дурного поступка, о котором идет речь; они готовы так
тщательно, изощренно и со всей тонкостью выискивать все что могло бы
умалить в нем чистоту и, стало быть, степень добродетельности намерения или
хотя бы возбудить сомнение в ней, чего нельзя ожидать от них, когда речь
идет об объекте спекуляции. В таких суждениях часто проглядывает характер
именно тех, кто высказывает свое мнение о других; некоторые из тех, кто
судит-главным образом об умерших, особенно склонны защищать то доброе что
рассказывают о тех или других делах этих лиц, против всех оскорбительных
упреков в нечестности и в конце концов защищать все нравственное
достоинство личности против обвинения в притворстве и скрытой злобе;
другие, наоборот, больше помышляют о нареканиях и обвинениях, дабы
оспаривать это достоинство. Последним однако, не всегда можно приписывать
намерение всякими умствованиями отрицать все случаи добродетельного
поведения людей, дабы превратить добродетель в пустой звук; часто это лишь
благонамеренная строгость в определении истинно нравственной ценности
согласно неукоснительному закону, в сопоставлении с которым (а не с
примерами) самомнение в сфере морального сильно уменьшается, а смирение не
только внушается, но при строгом самоиспытании ощущается каждым. Тем не
менее в большинстве случаев защитники чистоты намерения в данных пр