Скачать 127.08 Кбайт
Критика практического разума
Здесь есть одно (в сравнении
со спекулятивным разумом только субъективное) основание убеждения, которое,
впрочем, для столь же чистого, но практического разума объективно значимо и
которое посредством понятия свободы дает идеям о боге и бессмертии
объективную реальность и право, более того, субъективную необходимость
(потребность чистого разума) допустить их, хотя этим разум в своем
теоретическом познании еще не расширяется, а только дается возможность,
которая прежде была проблемой, а здесь становится утверждением, и таким
образом практическое применение разума связывается с элементами его
теоретического применения. И эта потребность не есть какая-то
гипотетическая потребность, проистекающая из произвольного намерения
спекуляции, согласно которому необходимо нечто допустить, если хотят дойти
до завершения применения разума в спекуляции; это законная потребность
допустить что-то, без чего не может иметь место и то, что мы неукоснительно
должны полагать для целей нашего поведения.
Конечно, нашему спекулятивному разуму было бы более угодно решать эти
задачи самому не таким окольным путем и сохранить их как воззрения,
необходимые для практического применения. Но с нашей способностью
спекуляции дело обстоит не так уж хорошо. Те, кто хвастается столь
возвышенным познанием, должны не скрывать его, а представить для публичной
проверки и высокой оценки. Они хотят доказать - прекрасно! Так пусть они
докажут это, и тогда критика положит к ногам победителей все свое оружие.
Quid statis? Nolint. Atquilicet esse beatis (2). - А так как они на самом
деле не хотят [доказать это ], по всей вероятности, потому, что не могут,
то мы снова должны взяться за оружие, чтобы понятия о боге, свободе и
бессмертии, для которых спекуляция не находит достаточного доказательства
их возможности, поискать в моральном применении разума и основать их на
этом применении.
Только здесь и разгадывается загадка критики, как можно отрицать
объективную реальность сверхчувственного применения категорий в спекуляции
и тем не менее признавать за ними эту реальность по отношению к объектам
чистого практического разума. Это неизбежно должно казаться
непоследовательным, до тех пор пока такое практическое применение знают
только по названию. Но как только на основании полного анализа последнего
убеждаются, что мыслимая здесь реальность вовсе не сводится к
теоретическому определению категорий и расширению познания до
сверхчувственного, а этим только имеют в виду, что в практическом отношении
им всегда присущ какой-то объект, так как они или a priori содержатся в
необходимом определении воли, или неразрывно связаны с его предметом, - то
эта непоследовательность исчезает, так как применение этих понятий не
такое, в каком нуждается спекулятивный разум. Но здесь обнаруживается почти
неожиданное и удовлетворяющее [нас] подтверждение последовательного образа
мыслей спекулятивной критики; а именно, ввиду того что она предметы опыта,
как таковые, в том числе и наш собственный субъект, признает только
явлениями и тем не менее в основу их полагает вещи сами по себе,
следовательно, внушает, чтобы не считали все сверхчувственное вымыслом и
понятие его - лишенным содержания, практический разум теперь сам по себе и
без соглашения со спекулятивным разумом дает сверхчувственному предмету
категории причинности, а именно свободе, реальность (хотя только как
практическому понятию и только для практического применения),
следовательно, на деле подтверждает то, что там можно было только мыслить.
И в то же время странное, хотя и бесспорное, положение спекулятивной
критики, что даже мыслящий субъект для себя самого во внутреннем созерцании
есть только явление, в критике практического разума находит свое столь
полное подтверждение, что необходимо додуматься до него, если бы даже
критика чистого разума и не доказала этого положения (3).
Благодаря этому я понимаю, почему самые серьезные возражения против
критики, которые мне до сих пор встречались, вертятся главным образом
вокруг этих двух пунктов, а именно: с одной стороны, в теоретическом
познании отрицаемая, а в практическом утверждаемая объективная реальность
применяемых к ноуменам категорий, а с другой - парадоксальное требование
считать себя как субъект свободы ноуменом и вместе с тем - в своем
собственном эмпирическом сознании - феноменом по отношению к природе. В
самом деле, до тех пор пока нет еще определенного понятая о нравственности
и свободе, нельзя и угадать, что, с одной стороны, хотят полагать как
ноумен в основу мнимого явления, а с другой - возможно ли вообще составить
себе о нем понятие, если прежде все понятия чистого рассудка в
теоретическом применении посвящались исключительно лишь явлениям. Только
обстоятельная может устранить все эти превратные толкования и осветить
ярким светом тот последовательный образ мышления, который и составляет ее
величайшее преимущество.
со спекулятивным разумом только субъективное) основание убеждения, которое,
впрочем, для столь же чистого, но практического разума объективно значимо и
которое посредством понятия свободы дает идеям о боге и бессмертии
объективную реальность и право, более того, субъективную необходимость
(потребность чистого разума) допустить их, хотя этим разум в своем
теоретическом познании еще не расширяется, а только дается возможность,
которая прежде была проблемой, а здесь становится утверждением, и таким
образом практическое применение разума связывается с элементами его
теоретического применения. И эта потребность не есть какая-то
гипотетическая потребность, проистекающая из произвольного намерения
спекуляции, согласно которому необходимо нечто допустить, если хотят дойти
до завершения применения разума в спекуляции; это законная потребность
допустить что-то, без чего не может иметь место и то, что мы неукоснительно
должны полагать для целей нашего поведения.
Конечно, нашему спекулятивному разуму было бы более угодно решать эти
задачи самому не таким окольным путем и сохранить их как воззрения,
необходимые для практического применения. Но с нашей способностью
спекуляции дело обстоит не так уж хорошо. Те, кто хвастается столь
возвышенным познанием, должны не скрывать его, а представить для публичной
проверки и высокой оценки. Они хотят доказать - прекрасно! Так пусть они
докажут это, и тогда критика положит к ногам победителей все свое оружие.
Quid statis? Nolint. Atquilicet esse beatis (2). - А так как они на самом
деле не хотят [доказать это ], по всей вероятности, потому, что не могут,
то мы снова должны взяться за оружие, чтобы понятия о боге, свободе и
бессмертии, для которых спекуляция не находит достаточного доказательства
их возможности, поискать в моральном применении разума и основать их на
этом применении.
Только здесь и разгадывается загадка критики, как можно отрицать
объективную реальность сверхчувственного применения категорий в спекуляции
и тем не менее признавать за ними эту реальность по отношению к объектам
чистого практического разума. Это неизбежно должно казаться
непоследовательным, до тех пор пока такое практическое применение знают
только по названию. Но как только на основании полного анализа последнего
убеждаются, что мыслимая здесь реальность вовсе не сводится к
теоретическому определению категорий и расширению познания до
сверхчувственного, а этим только имеют в виду, что в практическом отношении
им всегда присущ какой-то объект, так как они или a priori содержатся в
необходимом определении воли, или неразрывно связаны с его предметом, - то
эта непоследовательность исчезает, так как применение этих понятий не
такое, в каком нуждается спекулятивный разум. Но здесь обнаруживается почти
неожиданное и удовлетворяющее [нас] подтверждение последовательного образа
мыслей спекулятивной критики; а именно, ввиду того что она предметы опыта,
как таковые, в том числе и наш собственный субъект, признает только
явлениями и тем не менее в основу их полагает вещи сами по себе,
следовательно, внушает, чтобы не считали все сверхчувственное вымыслом и
понятие его - лишенным содержания, практический разум теперь сам по себе и
без соглашения со спекулятивным разумом дает сверхчувственному предмету
категории причинности, а именно свободе, реальность (хотя только как
практическому понятию и только для практического применения),
следовательно, на деле подтверждает то, что там можно было только мыслить.
И в то же время странное, хотя и бесспорное, положение спекулятивной
критики, что даже мыслящий субъект для себя самого во внутреннем созерцании
есть только явление, в критике практического разума находит свое столь
полное подтверждение, что необходимо додуматься до него, если бы даже
критика чистого разума и не доказала этого положения (3).
Благодаря этому я понимаю, почему самые серьезные возражения против
критики, которые мне до сих пор встречались, вертятся главным образом
вокруг этих двух пунктов, а именно: с одной стороны, в теоретическом
познании отрицаемая, а в практическом утверждаемая объективная реальность
применяемых к ноуменам категорий, а с другой - парадоксальное требование
считать себя как субъект свободы ноуменом и вместе с тем - в своем
собственном эмпирическом сознании - феноменом по отношению к природе. В
самом деле, до тех пор пока нет еще определенного понятая о нравственности
и свободе, нельзя и угадать, что, с одной стороны, хотят полагать как
ноумен в основу мнимого явления, а с другой - возможно ли вообще составить
себе о нем понятие, если прежде все понятия чистого рассудка в
теоретическом применении посвящались исключительно лишь явлениям. Только
обстоятельная может устранить все эти превратные толкования и осветить
ярким светом тот последовательный образ мышления, который и составляет ее
величайшее преимущество.
|
|