Скачать 95.8 Кбайт
Принципы нравственной философии, или опыт о достоинстве и добродетели,
Исходя из этой гипотезы, существо могло бы действовать согласно своей природе, лишь будучи дурным по отношению к обществу, или же способствовать интересам общества, не лишаясь своих природных свойств. Но если склонность к своим частным интересам вредна для общества только когда она чрезмерна, но нисколько не вредна в умеренной степени, то мы скажем, что избыток сделал порочной добрую по своей природе склонность. Таким образом, всякая склонность, заставляющая существо стремиться к своему частному благу, является порочной, если только она вредит общим интересам. Этот недостаток характеризует корыстного человека, и если он ярко выражен, то вызывает сильное возмущение. Все книги о нравственности полны неясных протестов против личного интереса. Все детали, деления и подразделения приводят к загадочному выводу о том, что, каким бы ни было благовидное бескорыстие, какова бы ни была внешняя щедрость, которую мы, в сущности, ставим на карту, личный интерес и любовь к себе являются единственными принципами наших действий. Если бы, вместо того чтобы гоняться за остроумием и отделывать каждую фразу, эти авторы, говоря о точных определениях, начинали с объяснения того, что такое интерес и что они имеют в виду под любовью к себе, то при наличии такого ключа их произведения могли бы быть полезными. Ибо все мы согласны с тем, что существа могут любить себя, могут стремиться к осуществлению своих интересов и искать мирское счастье, оставаясь при этом добродетельными. Значит, вопрос не в том, действовали ли мы из любви к себе или из интереса, а в том, чтобы определить, когда эти два чувства могут способствовать счастью, цели, к которой стремится всякий человек. Высшим устремлением человеческого благоразумия является любовь к себе, понимание своих интересов и познание своего счастья.
Но если у существа приверженность к собственной выгоде совершенно несовместима с общим благом, как бы сдержанна ни была эта приверженность, если серьезная озабоченность каждого члена общества тем, что его лично затрагивает, является для общества важной, то это чувство до такой степени непорочно, что существо даже не может быть добрым, не проникнувшись этим чувством. Ибо если пренебрежение к сохранению общества наносит ему вред, то избыток бескорыстия сделает существо злым и лишит его природных свойств, так же как и отсутствие любой другой естественной склонности. Это суждение было бы непоколебимо, если бы человек намеренно не замечал перед собой пропасти или же, пренебрегая своей комплекцией и своим здоровьем, носил бы одинаковую одежду во все времена года. Таким же образом можно осудить всякого человека, который питает отвращение к сношениям с женщинами и которого недостаток темперамента, а не телесный изъян делает неспособным к продолжению рода. Имеются в виду нормальные и здоровые люди, а не святые, которые отказываются от половой жизни из склонности к воздержанию,— их мы не решаемся осуждать. Очевидно, что это определение ни в коем случае к ним не относится, ибо безусловно их нельзя обвинить в отвращении к женщинам или в недостатке темперамента.
Итак, приверженность к частному интересу может быть доброй или дурной: если эта страсть слишком сильна, как, например, любовь к жизни, делающая нас неспособными к великодушному поступку, то она порочна и, следовательно, существо, которым она управляет, более или менее дурно. Тот, кому случилось сделать доброе дело по причине чрезмерной жажды жизни, не больше заслуживает одобрения, чем адвокат, думающий только о вознаграждении, когда он защищает невинного человека, или солдат, который участвует в справедливейшей войне только потому, что ему за это платят.
Какая бы польза ни была принесена обществу, в заслугу ставится только лишь побуждение. Как бы вы ни прославились великими подвигами, вы будете порочны, если действовали только из личного интереса; вы стремитесь к своему частному благу со всей возможной умеренностью — в добрый час! — но, если у вас нет иного побуждения, когда вы отдаете вашему роду только то, к чему вас призывают естественные потребности, вас нельзя назвать добродетельным.
Действительно, каковы бы ни были внешние побуждения, склонившие вас к добру, что бы ни помогло вам победить ваши извращенные наклонности,— пока ваш характер остается неизменным, я не нахожу в вас доброты. Вы станете добрым лишь тогда, когда будете творить добро по убеждению и от чистого сердца.
Если бы характер какого-нибудь из этих кротких, покорных и дружелюбных по отношению к человеку существ случайно развивался несоответственно его естественной организации и становился диким и жестоким, это явление несомненно поразило бы окружающих и побудило бы их высказаться против его испорченности. Теперь предположим, что время и заботы избавили его от этой случайной жестокости и наделили присущей его роду кротостью. Тогда скажут, что это существо вернулось к своему естественному состоянию. Но что, если оно только притворялось исцеленным? Что, если лживое животное станет вновь таким же злобным, как только перестанет бояться своего тюремщика? Скажете ли вы тогда, что истинным свойством его характера является кротость, которая присуща ему в данный момент? Нет, конечно.
Но если у существа приверженность к собственной выгоде совершенно несовместима с общим благом, как бы сдержанна ни была эта приверженность, если серьезная озабоченность каждого члена общества тем, что его лично затрагивает, является для общества важной, то это чувство до такой степени непорочно, что существо даже не может быть добрым, не проникнувшись этим чувством. Ибо если пренебрежение к сохранению общества наносит ему вред, то избыток бескорыстия сделает существо злым и лишит его природных свойств, так же как и отсутствие любой другой естественной склонности. Это суждение было бы непоколебимо, если бы человек намеренно не замечал перед собой пропасти или же, пренебрегая своей комплекцией и своим здоровьем, носил бы одинаковую одежду во все времена года. Таким же образом можно осудить всякого человека, который питает отвращение к сношениям с женщинами и которого недостаток темперамента, а не телесный изъян делает неспособным к продолжению рода. Имеются в виду нормальные и здоровые люди, а не святые, которые отказываются от половой жизни из склонности к воздержанию,— их мы не решаемся осуждать. Очевидно, что это определение ни в коем случае к ним не относится, ибо безусловно их нельзя обвинить в отвращении к женщинам или в недостатке темперамента.
Итак, приверженность к частному интересу может быть доброй или дурной: если эта страсть слишком сильна, как, например, любовь к жизни, делающая нас неспособными к великодушному поступку, то она порочна и, следовательно, существо, которым она управляет, более или менее дурно. Тот, кому случилось сделать доброе дело по причине чрезмерной жажды жизни, не больше заслуживает одобрения, чем адвокат, думающий только о вознаграждении, когда он защищает невинного человека, или солдат, который участвует в справедливейшей войне только потому, что ему за это платят.
Какая бы польза ни была принесена обществу, в заслугу ставится только лишь побуждение. Как бы вы ни прославились великими подвигами, вы будете порочны, если действовали только из личного интереса; вы стремитесь к своему частному благу со всей возможной умеренностью — в добрый час! — но, если у вас нет иного побуждения, когда вы отдаете вашему роду только то, к чему вас призывают естественные потребности, вас нельзя назвать добродетельным.
Действительно, каковы бы ни были внешние побуждения, склонившие вас к добру, что бы ни помогло вам победить ваши извращенные наклонности,— пока ваш характер остается неизменным, я не нахожу в вас доброты. Вы станете добрым лишь тогда, когда будете творить добро по убеждению и от чистого сердца.
Если бы характер какого-нибудь из этих кротких, покорных и дружелюбных по отношению к человеку существ случайно развивался несоответственно его естественной организации и становился диким и жестоким, это явление несомненно поразило бы окружающих и побудило бы их высказаться против его испорченности. Теперь предположим, что время и заботы избавили его от этой случайной жестокости и наделили присущей его роду кротостью. Тогда скажут, что это существо вернулось к своему естественному состоянию. Но что, если оно только притворялось исцеленным? Что, если лживое животное станет вновь таким же злобным, как только перестанет бояться своего тюремщика? Скажете ли вы тогда, что истинным свойством его характера является кротость, которая присуща ему в данный момент? Нет, конечно.
|
|