Мы показали, что не всякое действие животного, являющееся следствием его естественных аффектов или страстей, будет рассматриваться как собственное действие этого животного. Так, существо, которое в приступе конвульсий наносит удары самому себе и бросается на тех, кто приходит ему на помощь, можно сравнить со сломанными, бьющими невпопад часами. Действие совершает машина, а не животное.

Всякое действие животного как такового вытекает из аффекта, наклонности или одушевляющей его страсти, например любви, страха или ненависти.

Слабые аффекты не могут возобладать над более сильными, и в своих действиях животное (учтите, что имеется в виду только животное) неизменно повинуется сильным аффектам. Если неравномерно распределенные аффекты численно или по существу преобладают над другими аффектами, то животное будет склонно к первым. Вот какой маятник приводит его в движение и управляет им.

Аффекты, определяющие действия животного, относятся к какому-либо из трех следующих видов.

Или к естественным аффектам, направленным на общее благо его рода.

Или к естественным аффектам, направленным на осуществление его личных интересов.

Или же к аффектам, не направленным ни на общее благо его рода, ни на осуществление его личных интересов, а даже противоречащим его частному благу. По этой причине мы называем их извращенными аффектами. В зависимости от вида и степени этих аффектов управляемое ими существо более или менее хорошо организовано, является добрым или дурным.

Очевидно, что последний вид аффектов совершенно порочен. Что касается двух других, они могут быть хорошими или дурными в зависимости от их степени. Они всегда держат в повиновении существо, обладающее только чувствительностью; но существо, обладающее и чувствительностью, и разумом, всегда может взять над ними верх, как бы сильны они ни были.

Может быть, покажется странным, что общественные аффекты порой слишком сильны, а аффекты, связанные с его собственными интересами,— слишком слабы. Но чтобы развеять это сомнение, достаточно вспомнить (как мы указывали выше), что в особых обстоятельствах общественные аффекты подчас становятся чрезмерными и на определенной ступени порочными. Так происходит, например, когда слишком сильное сострадание не приносит ожидаемых результатов по причине своей избыточности или когда страстная материнская любовь приводит к гибели матери и ребенка вместе с нею. “Но,— скажете вы,— не впадают ли в безосновательный ригоризм те, кто считает избыток какого-нибудь естественного и великодушного чувства порочным и извращенным?” Вместо ответа на этот вопрос я замечу, что наилучший по своей природе аффект интенсивностью своей способен нанести ущерб всем другим аффектам, ограничить, замедлить или прекратить их действие. Придавая слишком большое значение одному из аффектов, существо вынуждено пренебрегать другими аффектами этого же порядка, не менее естественными и не менее полезными. Таким образом, в характере появляется несправедливость и пристрастность, а значит, некоторые обязанности будут выполняться небрежно, а другие, быть может менее значительные,— слишком ревностно.

Можно безбоязненно признать эти принципы во всей их полноте, ибо даже религия, рассматриваемая как некая героическая разновидность страсти, может зайти слишком далеко * и своей чрезмерностью нарушить весь строй общественных аффектов. Да, я осмеливаюсь утверждать, что религиозность того, кто в результате неумеренного созерцания небесных видений и невоздержанного экстаза охладел бы к своим гражданским и общественным обязанностям, была бы чрезмерной. Однако, если предмет поклонения обдуман, если вера ортодоксальна, каково бы ни было само поклонение, можно ли сказать: “Не следует ли считать эту веру суеверием?” Ибо если существо не занимается своими домашними делами и пренебрегает своими земными интересами и интересами своих ближних, то причиной этого является избыток религиозного рвения”. На это я отвечу, что истинная религия не предписывает полного отречения от земных забот; она требует лишь душевного предпочтения, лишь того, чтобы богу, другим и себе самому воздавалось должное, причем ни одна из этих обязанностей не должна выполняться в ущерб другой. Необходимо согласовывать их, осмотрительно подчиняя одну другой.

Но если, с одной стороны, общественные аффекты могут быть слишком сильными, то, с другой — страсти, связанные с личными интересами, могут быть слишком слабыми. Если, например, существо пренебрегает опасностями и презирает жизнь, если необходимые для его самозащиты, благополучия и безопасности качества недостаточно сильны, то это безусловно делает его порочным по отношению к намерениям и целям природы. Законы, которые оно соблюдает, и методы, которые оно применяет в своих действиях,— неоспоримое тому доказательство. Возьмется ли кто-нибудь утверждать, что животное меньше заинтересовано в спасении всего своего существа, чем в спасении какого-нибудь члена, органа или части тела? Нет, конечно.