Скачать 95.8 Кбайт
Принципы нравственной философии, или опыт о достоинстве и добродетели,
В этих странах для монарха имеет значение не любовь народа, а пристрастие к какой-нибудь гнусной личности; в этих странах, повторяю, тирания выступает под широко развернутым знаменем; правитель становится мрачным, подозрительным и жестоким; его подданные ощущают влияние этих ужасных страстей, необходимых для поддержания короны, окруженной густыми облаками и вечно скрытой мраком от взоров, неприступной для людей и для их приязни. Ни к чему подкреплять это размышление историческими примерами.
Из этого можно заключить, какова сила общественных аффектов и насколько глубоко они укоренились в нашем естестве, как многообразно они переплетаются с другими страстями и до какой степени они необходимы для организации наклонностей и для нашего счастья.
Значит, наличие общественных аффектов является сильным и главным средством примирения с самим собой, а отсутствие их приносит несчастье — именно это мне и требовалось доказать.
РАЗДЕЛ 2.
Теперь мы должны доказать, что сильные личные аффекты делают существо несчастным.
Для того чтобы руководствоваться определенным методом в нашем исследовании, отметим сперва, что все страсти, имеющие отношение к личным интересам и к частной организации существа, сводятся к следующим: любовь к жизни, желание отомстить за оскорбление, любовь к женщинам и другие чувственные удовольствия, тяготение к удобной жизни, соперничество или стремление к славе и к признанию, леность или любовь к жизненным благам и к покою. В этих относящихся к индивидуальной системе склонностях заключается интерес и любовь к себе.
Эти умеренные и имеющие известные пределы аффекты сами по себе не являются ни вредными для общества, ни противоречащими нравственной добродетели. Они становятся порочными только из-за своей чрезмерности. Ценить жизнь больше, чем она того заслуживает, свойственно только трусам. Слишком остро ощущать оскорбление означает быть мстительным. Чрезмерное влечение к женщинам и к чувственным удовольствиям характеризует сластолюбца. Алчная страсть к наживе — признак скупца. Слепо жертвовать собой ради почестей и похвал присуще тщеславным и пустым людям. Жить обеспеченно и постоянно предаваться безделью — значит быть лентяем. Вот тогда личные страсти становятся пагубными для общего блага;
при такой интенсивности они опасны и для самого существа, как мы увидим, когда будем говорить о каждой страсти в отдельности.
Если какой-нибудь личный аффект и мог бы составить противовес общим склонностям, не нанося ущерба личному счастью существа, то это, бесспорно, была бы любовь к жизни. Однако кто не согласится, что нет другого аффекта, избыток которого вносит такой же беспорядок и является столь же пагубным для благополучия?
Общепризнано, что жизнь иногда представляет собой сплошное несчастье. Когда существо дошло до того, что искренне желает умереть, не стоит заставлять его жить. Наряду со всеми бедствиями, приводящими в отчаяние и делающими жизнь невыносимой, любовь к богу имеет те же последствия, “Cupio dissolvi, et esse cum Christo”,— сказал святой Павел. Но если бы апостол Иуда, предав своего учителя, удовольствовался тем, что жаждал смерти, то он сам бы произнес себе тот приговор, который Иисус Христос уже ему вынес. В этих обстоятельствах, несмотря на то что религия и разум удерживают человека за руку и не позволяют положить конец несчастьям, окончив дни свои, если представится какой-нибудь достойный и благовидный случай погибнуть, то можно без угрызений совести им воспользоваться. В таких обстоятельствах родственники и друзья имеют основания радоваться смерти любимого существа, тогда как само оно из-за свойственной ему слабости, быть может, избегало опасности и продлевало свои страдания, поскольку мучения эти заключались в нем самом.
Поскольку необходимость жить иногда является несчастьем; поскольку старческие недуги обычно осложняют жизнь; поскольку для любого возраста жизнь представляет собой благо, которым существо дорожит и с которым не собирается расставаться даже за самую высокую цену, очевидно, что любовь к жизни или страх смерти могут отвлечь его от его истинных интересов и своей избыточностью принудить его сделаться своим собственным злейшим врагом.
Но если даже согласиться, что в интересы существа входит сохранение своей собственной жизни в любых обстоятельствах и любой ценой, можно еще поспорить о том, способствует ли его счастью наличие этой страсти в чрезмерной степени. Избыток способен отвлечь его от цели и сделать его беспомощным — это почти не требует доказательств. Ведь страх так часто приводит к гибели, которой старались избежать! Что может сделать для своей защиты или спасения человек, потерявший голову? Впрочем, чрезмерный страх, безусловно, уничтожает рассудок. В трудных и гибельных обстоятельствах спасти могут лишь присутствие духа и твердость. Храбрец избегает опасности, встретившейся на его пути, а трус, безрассудный и беззащитный, устремляется к пропасти, которой не замечает из-за волнения; таким образом он спешит навстречу несчастью, которое, быть может, ему и не предназначалось.
Из этого можно заключить, какова сила общественных аффектов и насколько глубоко они укоренились в нашем естестве, как многообразно они переплетаются с другими страстями и до какой степени они необходимы для организации наклонностей и для нашего счастья.
Значит, наличие общественных аффектов является сильным и главным средством примирения с самим собой, а отсутствие их приносит несчастье — именно это мне и требовалось доказать.
РАЗДЕЛ 2.
Теперь мы должны доказать, что сильные личные аффекты делают существо несчастным.
Для того чтобы руководствоваться определенным методом в нашем исследовании, отметим сперва, что все страсти, имеющие отношение к личным интересам и к частной организации существа, сводятся к следующим: любовь к жизни, желание отомстить за оскорбление, любовь к женщинам и другие чувственные удовольствия, тяготение к удобной жизни, соперничество или стремление к славе и к признанию, леность или любовь к жизненным благам и к покою. В этих относящихся к индивидуальной системе склонностях заключается интерес и любовь к себе.
Эти умеренные и имеющие известные пределы аффекты сами по себе не являются ни вредными для общества, ни противоречащими нравственной добродетели. Они становятся порочными только из-за своей чрезмерности. Ценить жизнь больше, чем она того заслуживает, свойственно только трусам. Слишком остро ощущать оскорбление означает быть мстительным. Чрезмерное влечение к женщинам и к чувственным удовольствиям характеризует сластолюбца. Алчная страсть к наживе — признак скупца. Слепо жертвовать собой ради почестей и похвал присуще тщеславным и пустым людям. Жить обеспеченно и постоянно предаваться безделью — значит быть лентяем. Вот тогда личные страсти становятся пагубными для общего блага;
при такой интенсивности они опасны и для самого существа, как мы увидим, когда будем говорить о каждой страсти в отдельности.
Если какой-нибудь личный аффект и мог бы составить противовес общим склонностям, не нанося ущерба личному счастью существа, то это, бесспорно, была бы любовь к жизни. Однако кто не согласится, что нет другого аффекта, избыток которого вносит такой же беспорядок и является столь же пагубным для благополучия?
Общепризнано, что жизнь иногда представляет собой сплошное несчастье. Когда существо дошло до того, что искренне желает умереть, не стоит заставлять его жить. Наряду со всеми бедствиями, приводящими в отчаяние и делающими жизнь невыносимой, любовь к богу имеет те же последствия, “Cupio dissolvi, et esse cum Christo”,— сказал святой Павел. Но если бы апостол Иуда, предав своего учителя, удовольствовался тем, что жаждал смерти, то он сам бы произнес себе тот приговор, который Иисус Христос уже ему вынес. В этих обстоятельствах, несмотря на то что религия и разум удерживают человека за руку и не позволяют положить конец несчастьям, окончив дни свои, если представится какой-нибудь достойный и благовидный случай погибнуть, то можно без угрызений совести им воспользоваться. В таких обстоятельствах родственники и друзья имеют основания радоваться смерти любимого существа, тогда как само оно из-за свойственной ему слабости, быть может, избегало опасности и продлевало свои страдания, поскольку мучения эти заключались в нем самом.
Поскольку необходимость жить иногда является несчастьем; поскольку старческие недуги обычно осложняют жизнь; поскольку для любого возраста жизнь представляет собой благо, которым существо дорожит и с которым не собирается расставаться даже за самую высокую цену, очевидно, что любовь к жизни или страх смерти могут отвлечь его от его истинных интересов и своей избыточностью принудить его сделаться своим собственным злейшим врагом.
Но если даже согласиться, что в интересы существа входит сохранение своей собственной жизни в любых обстоятельствах и любой ценой, можно еще поспорить о том, способствует ли его счастью наличие этой страсти в чрезмерной степени. Избыток способен отвлечь его от цели и сделать его беспомощным — это почти не требует доказательств. Ведь страх так часто приводит к гибели, которой старались избежать! Что может сделать для своей защиты или спасения человек, потерявший голову? Впрочем, чрезмерный страх, безусловно, уничтожает рассудок. В трудных и гибельных обстоятельствах спасти могут лишь присутствие духа и твердость. Храбрец избегает опасности, встретившейся на его пути, а трус, безрассудный и беззащитный, устремляется к пропасти, которой не замечает из-за волнения; таким образом он спешит навстречу несчастью, которое, быть может, ему и не предназначалось.
|
|