Все, что исходит от дурных аффектов, дурно, несправедливо и достойно порицания. Если же аффекты разумны, если их объект полезен для общества и во все времена достоин подражания со стороны разумного существа, то при соединении этих двух условий получится то, что называют честными и справедливыми поступками. Ошибиться не означает поступить несправедливо: ведь благородный сын может по ошибке или по неловкости убить своего отца вместо врага, от которого он пытался его защитить, не переставая при этом быть благородным. Но если из неуместной привязанности он оказал помощь кому-нибудь другому или же пренебрег возможными средствами для защиты отца из-за недостатка любви к нему, то он виновен в несправедливости.

Если наш аффект направлен на что-либо стоящее, заслуживающее наших волнений и забот, то несовершенство и слабость чувств отнюдь не делают нас неправыми. Представим себе человека, последовательного в суждениях, со здоровыми аффектами, но со столь нелепым сложением и такими изуродованными членами, что в этом кривом зеркале он видит все предметы искаженными, обезображенными и совсем не такими, каковы они в действительности. В этом случае очевидно, что поскольку изъян отнюдь не находится в высшей и свободной части, то это несчастное существо нельзя считать порочным.

Дело обстоит иначе с разделенными мнениями, полученными представлениями, исповедуемыми религиями. Если бы в одной из стран, которые некогда были во власти самых нелепых суеверий и где поклонялись кошкам, крокодилам, обезьянам и другим гнусным и пакостным животным, какой-нибудь идолопоклонник был свято убежден, что справедливо предпочесть спасти кошку, а не своего отца, и если бы он сознательно считал врагом всякого, кто не исповедует той же религии, то этот истинно верующий был бы презренным человеком. Всякое действие, основанное на подобных догмах, всегда будет несправедливым, отвратительным и достойным проклятия.

Любая ошибка в оценке вещей, ведущая к разрушению разумного аффекта или к появлению аффектов неправомерных, создает порок, и никакое побуждение не оправдывает этой порчи. К примеру, тот, кто уважает недостойного человека, прельстясь блеском его пороков, сам порочен. Иногда нетрудно найти истоки подобной испорченности целой нации. Тут честолюбец, удивляющий вас тем, сколько шума наделали его подвиги; там пират или какой-нибудь несправедливый завоеватель, снискавший народный восторг великолепными преступлениями и прославивший нравы, которые должно презирать. Всякий, кто приветствует такого рода известность, сам деградирует. Тот, кто, обманутый лживым мерзавцем, считал, что уважает и привечает добродетельного человека, может быть, глупец, но не дурной человек.

Фактическая ошибка, не имеющая никакого отношения к чувствам, ни в коей мере не создает порока, но правовая ошибка всякого разумного и последовательного существа воздействует на его естественные аффекты и непременно делает его порочным.

Однако во многих случаях вопросы права являются слишком затруднительными для обсуждения даже для самых просвещенных людей. Частные ошибки влекут за собой ошибки народов, и наоборот:

всем нравится убеждать других в правильности своего собственного мнения, а с другой стороны, трудно не согласиться с тем, в чем убеждены другие. Почти невозможно отвергнуть мнения, которые приходят к нам издалека и передаются как бы из рук в руки. Вот средство уличить во лжи стольких порядочных людей, наших предшественников. К тому же время устраняет бесконечное множество обстоятельств, которые придавали нам смелости. “Те, кто первыми прослышали о некоем удивительном явлении,— говорит Монтень,— и начинают трезвонить о нем, отлично чувствуют, встречая недоверие, где в их утверждениях слабое место, и всячески стараются заделать прореху, приводя ложные свидетельства” (Опыты, кн. III, гл. XI). Точная и простая история происхождения и развития ошибок народов. В этих обстоятельствах легкого заблуждения недостаточно для того, чтобы лишить человека репутации добродетельного. Но если по вине варварских суеверий и обычаев он неправильно использует свои аффекты; если эти оплошности случаются часто и в такой тяжеловесной и сложной форме, что они изменяют естественное состояние существа, то есть если эти промахи вызывают у существа чувства (sensations), неуместные в гуманном обществе и опасные в обыденной жизни, то в таких обстоятельствах уступка равносильна отказу от добродетели.

Из всего этого можно заключить, что достоинство или добродетель зависят от знания справедливости и от твердости разума; все это способно направлять нас в применении наших чувств. Понятие о справедливости, мужество разума — единственное, что позволяет избежать опасности отдать свои силы и свое уважение гнусностям, ужасам, разрушительным идеям любого естественного аффекта. Естественные аффекты являются основой общества, которую порой пытаются подорвать жестокие законы преувеличенных понятий о чести и ошибочные принципы ложной религии. Порочные законы и принципы приводят тех, кто им следует, к преступлению и разврату, ибо справедливость и разум подавляются.