Скачать 95.8 Кбайт
Принципы нравственной философии, или опыт о достоинстве и добродетели,
Как бы то ни было, я хотел бы узнать, может ли непостоянство в благочестии согласоваться с неизменными представлениями о божестве. Если ваш бог нисколько не меняется, почему же ваше расположение духа неустойчиво? Я не знаю, ответите вы, простит ли он мне прошлые прегрешения, а ведь я ежедневно допускаю новые. Если вы все еще дурной человек, я разделяю ваши тревоги и поражаюсь, что они не постоянны. Но если вас больше нельзя назвать несправедливым, обманщиком, коварным, скупым, сплетником, клеветником, чего же вам бояться? Если кто-нибудь из ваших друзей, кому вы оказали много благодеяний, обидит вас, разве вы будете продолжать думать о мести, когда он искренне раскается? Ни в коем случае. А разве тот, кому вы поклоняетесь, менее добр, чем вы? Разве ваш бог злопамятен? Нет... Но из того, что вы мне не очень верите, я заключаю, что вы еще не составили себе верного представления о том, что является безупречным в нравственном смысле. Вы не знаете, что свойственно и что несвойственно безупречному существу. Вы наделяете его недостатками, от которых порядочный человек старается избавиться и от которых он действительно избавляется, по мере того как становится лучше; вы можете его оскорбить, имея намерение воздать ему должное. Страх перед адом и ужасами того света подтверждает наличие совести только тогда, когда он вызван внутренним признанием своих преступлений; но если существо в душе признает их, в тот же момент вступает в действие совесть;
она предсказывает грядущую кару, и существо приходит в ужас, хотя и не отдает себе в этом отчета.
Итак, религиозная совесть предполагает совесть природную и нравственную, которая всегда сопровождается страхом перед богом. Но вся сила нравственной совести заключается в осознании сделанного зла и оскорбления, нанесенного высшему существу, в присутствии которого мы осмелились это сделать, пренебрегая почтением, которое ему следует оказывать. Ибо нам должно быть стыдно, что мы упали в глазах столь почитаемого существа, даже если не принимать во внимание особые понятия о справедливости, о всемогуществе и о грядущем распределении воздаяний и кар.
Мы сказали, что никакое существо не делает зла из злых побуждений и с умыслом, не признаваясь в душе самому себе, что оно достойно кары; в этом смысле мы можем добавить, что всякое чувствующее существо имеет совесть. Таким образом, злой человек должен ждать и бояться того, что он заслужил, от каждого в отдельности. Значит, страх перед богом и людьми породит тревоги и подозрения. Но понятие совести означает нечто большее для всякого разумного существа; оно подразумевает осознание неприглядности наказуемых поступков и тайный стыд за то, что они были сделаны.
Быть может, нет такого существа, которое было бы совершенно нечувствительным к постыдности своих преступлений, и ни одного, кто в душе считал бы себя достойным посрамления и ненависти со стороны своих ближних без сожаления и без переживаний, (Преступление... первый палач, Вонзающий нож в грудь виновного). Л. Расин. Поэма о религии) ни одного, кто бы равнодушно воспринимал гнусность собственных деяний. Во всяком случае, если бы и нашлось такое чудовище, не испытывающее ни влечения к добру, ни отвращения к злу, оно, с одной стороны, было бы лишено какого бы то ни было естественного аффекта и, следовательно, всех духовных удовольствий, а с другой — обладало бы всеми извращенными наклонностями, которыми может быть заражено существо. Не иметь совести, то есть не чувствовать того, что порок безобразен, означает быть глубоко несчастным; но иметь совесть и грешить против нее означает, как мы доказали, обрекать себя, причем еще в этой жизни, на сожаления и непрерывные горести.
Человек, который по первому побуждению имел несчастье убить себе подобного, внезапно осознает, что он сделал. Тогда его ненависть сменяется сожалением и ярость обращается против него самого — такова логика вещей. Но его мучениям еще не наступил предел: уже не видя перед собой труп, он, однако, не успокаивается; его охватывает мучительное беспокойство; он видит внутренним взором истекающую кровью жертву; он цепенеет от ужаса, и его повсюду преследует ужасное видение его поступка. Но если предположить, что этот убийца спокойно, без содрогания и без угрызений совести смотрит на то, как умирает его сотоварищ, я скажу, что или у этого негодяя не осталось никакого ощущения мерзости преступления, что у него нет естественных аффектов, а следовательно, душевного спокойствия и спасения, или же если у него и есть какие-то представления о нравственной красоте, то они представляют собой беспорядочное нагромождение ужасающих и противоречивых идей, мешанину из причудливых мнений, искаженное подобие добродетели; что нелепые предрассудки он принимает за великие, героические и прекрасные чувства: ведь чего только не претерпевает человек в таком состоянии! Призрак, которому он поклоняется, не имеет четких очертаний; это Протей чести, которого он не знает как поймать и преследование которого повергает его в замешательство, доставляет ему заботы и подвергает опасностям.
она предсказывает грядущую кару, и существо приходит в ужас, хотя и не отдает себе в этом отчета.
Итак, религиозная совесть предполагает совесть природную и нравственную, которая всегда сопровождается страхом перед богом. Но вся сила нравственной совести заключается в осознании сделанного зла и оскорбления, нанесенного высшему существу, в присутствии которого мы осмелились это сделать, пренебрегая почтением, которое ему следует оказывать. Ибо нам должно быть стыдно, что мы упали в глазах столь почитаемого существа, даже если не принимать во внимание особые понятия о справедливости, о всемогуществе и о грядущем распределении воздаяний и кар.
Мы сказали, что никакое существо не делает зла из злых побуждений и с умыслом, не признаваясь в душе самому себе, что оно достойно кары; в этом смысле мы можем добавить, что всякое чувствующее существо имеет совесть. Таким образом, злой человек должен ждать и бояться того, что он заслужил, от каждого в отдельности. Значит, страх перед богом и людьми породит тревоги и подозрения. Но понятие совести означает нечто большее для всякого разумного существа; оно подразумевает осознание неприглядности наказуемых поступков и тайный стыд за то, что они были сделаны.
Быть может, нет такого существа, которое было бы совершенно нечувствительным к постыдности своих преступлений, и ни одного, кто в душе считал бы себя достойным посрамления и ненависти со стороны своих ближних без сожаления и без переживаний, (Преступление... первый палач, Вонзающий нож в грудь виновного). Л. Расин. Поэма о религии) ни одного, кто бы равнодушно воспринимал гнусность собственных деяний. Во всяком случае, если бы и нашлось такое чудовище, не испытывающее ни влечения к добру, ни отвращения к злу, оно, с одной стороны, было бы лишено какого бы то ни было естественного аффекта и, следовательно, всех духовных удовольствий, а с другой — обладало бы всеми извращенными наклонностями, которыми может быть заражено существо. Не иметь совести, то есть не чувствовать того, что порок безобразен, означает быть глубоко несчастным; но иметь совесть и грешить против нее означает, как мы доказали, обрекать себя, причем еще в этой жизни, на сожаления и непрерывные горести.
Человек, который по первому побуждению имел несчастье убить себе подобного, внезапно осознает, что он сделал. Тогда его ненависть сменяется сожалением и ярость обращается против него самого — такова логика вещей. Но его мучениям еще не наступил предел: уже не видя перед собой труп, он, однако, не успокаивается; его охватывает мучительное беспокойство; он видит внутренним взором истекающую кровью жертву; он цепенеет от ужаса, и его повсюду преследует ужасное видение его поступка. Но если предположить, что этот убийца спокойно, без содрогания и без угрызений совести смотрит на то, как умирает его сотоварищ, я скажу, что или у этого негодяя не осталось никакого ощущения мерзости преступления, что у него нет естественных аффектов, а следовательно, душевного спокойствия и спасения, или же если у него и есть какие-то представления о нравственной красоте, то они представляют собой беспорядочное нагромождение ужасающих и противоречивых идей, мешанину из причудливых мнений, искаженное подобие добродетели; что нелепые предрассудки он принимает за великие, героические и прекрасные чувства: ведь чего только не претерпевает человек в таком состоянии! Призрак, которому он поклоняется, не имеет четких очертаний; это Протей чести, которого он не знает как поймать и преследование которого повергает его в замешательство, доставляет ему заботы и подвергает опасностям.
|
|