Книга Жо Боске
Lex Capitales интересна тем, что в ней поднимается проблема языка в связи с
единоголосием Бытия, начиная с Дунса Скотта.



Двадцать шестая серия: язык
Благодаря событиям язык становится возможен. Но стать возможным не значит
начаться. Мы всегда начинаем в порядке речи, а не в порядке языка, в котором все
должно быть дано одновременно, одним махом. Всегда есть кто-то, кто начинает
речь. Начинает речь тот, кто манифестирует. То, о чем сообщается, - это денотат.
То, что говорится, - это сигнификации. Событие не является ни одним из них: оно
говорит не более, чем о нем сообщается или говорится. Тем не менее, событие
принадлежит языку и связано с ним настолько, что не существует вне выражающих
его предложений. Но оно не совпадает с предложениями. Выражаемое не совпадает с
выражением. Событие не предшествует выражению, а пред-содержится в нем, задавая,
таким образом, основание и условие последнему. Итак, сделать язык возможным
значит обеспечить, чтобы звуки не сливались со звуковыми качествами вещей, с
шумами тел, с их действиями и страданиями. То, что отделяет звуки от тел и
организует их в предложения, освобождая для выразительной функции, - оно и
делает возможным язык. Всегда говорит именно рот; но теперь звуки - уже не шумы
тела, которое ест, - это чистая оральность: они становятся манифестацией
выражающего себя субъекта. Мы говорим всегда о телах и их смесях, но звуки
перестали быть качествами, связанными с этими телами, вступив в новое отношение
с последними - отношение денотации - и выражая власть речи и того, о чем она
говорит. Денотация и манифестация не составляют основу языка, они всего лишь
становятся возможными вместе с ним. Они предполагают выражение. Выражение
основано на событии как поддающейся выражению или выражаемой сущности. Что
делает язык возмож-
240 ЯЗЫК
ным - так это событие, если только событие не путать ни с выражающим его
предложением, ни с состоянием произносящего предложение, ни с положением вещей,
которое обозначается этим предложением. Поистине, без события все было бы только
шумом - невнятным шумом. Ибо событие не только делает возможным и разделяет то,
что оно делает возможным, оно также вводит различения в то, что оно делает
возможным (например, тройственное различение в предложении: денотация,
манифестация и сигнификация).
Как же событие делает язык возможным? Мы видели, что сущностью события является
поверхностный эффект - бесстрастный и бестелесный. Событие - результат смесей,
действий и страданий тел. Но по своей природе оно отличается от того,
результатом чего является. Событие - это атрибут тел и положений вещей, но никак
не физическое качество. Оно вписано в них как очень специфический атрибут -
диалектический, или точнее, ноэматический и бестелесный. Такой атрибут не
существует вне предложения, которое его выражает. Но природа атрибута иная, чем
у его выражения. Он существует в предложении, но вовсе не как имя тел или
качеств и не как субъект или предикат. Скорее, он существует как то, что может
быть выражено, или как выражаемое предложением, свернутое в глаголе. Событие,
происходящее в положении вещей, и смысл, присутствующий в предложении, - одно и
то же. Следовательно, в той мере, в какой бестелесное событие полагается
поверхностью или само полагает последнюю, оно выносит на эту поверхность термины
своей двойной референции: тела, с которыми оно соотносится как ноэматический
атрибут, и предложения, к которым оно отсылает как поддающаяся выражению
сущность. Событие организует эти термины в виде двух раздельных серий, поскольку
именно благодаря такому разделению и в его рамках событие отличает себя и от
тел, результатом которых является, и от предложений, которые делает возможными.
Это разделение, эта линия-граница между вещами и предложениями (есть/говорить)
проникает даже в "ставшее возможным" - то есть в сами предложения, проходя между
существительными и глаголами
241 ЛОГИКА СМЫСЛА
или, точнее, между денотациями и выражениями. Денотация всегда отсылает к телам,
а в принципе - и к поглощаемым объектам. Выражение отсылает к поддающемуся
выражению смыслу. Но такая линия-граница не могла бы разделять серии на
поверхности, если бы, в конечном счете, не артикулировала то, что разделяет.
Линия действует по обеим сторонам, движимая одной и той же бестелесной силой,
задаваемой, с одной стороны, тем, что происходит в положении вещей, а с другой
упорством предложений. (Вот почему у языка только одна сила, хотя он может иметь
несколько измерений.) Линия-граница обеспечивает схождение расходящихся серий,
но она не может ни отменить, ни скорректировать это расхождение. Дело в том, что
в этом смысле серии сходятся не сами собой (что было бы невозможно), а вблизи
парадоксального элемента - точки, пробегающей линию и циркулирующей по сериям.
Это и есть тот всегда смещенный центр, который задает цикл схождения только для
расходящегося как такового (власть утверждения дизъюнкции).