9 Он отслеживает мелкие
подробности, вновь и вновь проявляющееся малодушие и все то нескончаемое
недомыслие, тщеславие и самодовольство, которые питают философское древо - все
то, что Лери мог бы назвать "нелепыми корешками". Все мы обладаем здравым
смыслом; все мы делаем ошибки, но никто не глуп (разумеется, ни один из нас).
Нет мысли без благого намерения; каждая реальная проблема имеет решение,
поскольку мы учимся у мастера, у которого уже есть ответы на поставленные им
вопросы; мир - вот наш класс. Целая серия не имеющих значения убеждений. Но в
действительности мы сталкиваемся с тиранией благих намерений, с обязанностью
думать "заодно" с другими, с господством педагогической модели и - что важнее
всего - с исключением глупости, то есть с пользующейся дурной репутацией моралью
мышления, чью функцию в нашем обществе легко расшифровать. Мы должны
освободиться от этих оков; и в извращении этой морали философия сама сбивается с
толку.
Рассмотрим трактовку различия. Вообще считается, что различие бывает чего-то с
чем-то или в чём-то; по ту сторону различия, за его пределами - но в качестве
его опоры, его собственного места с его обособленное -
____________
9 В данном разделе - в ином порядке, чем в самой книге, - рассматриваются
некоторые темы, пересекающиеся с Различением и повторением. Я, разумеется,
осознаю, что сместил акценты и, что гораздо важнее, оставил без внимания
неисчерпаемое содержание этой книги. Я реконструировал лишь одну из нескольких
возможных моделей [интерпретации данного произведения]. Поэтому я не привожу
специальных ссылок.
457 ЛОГИКА СМЫСЛА
тью и, следовательно, источника его господства мы полагаем, посредством понятия,
единство некой группы и ее расчленение на виды посредством операции различения
(органическое доминирование аристотелевского понятия). Различие превращается в
то, что должно специфицироваться внутри понятия, не переступая границ
последнего. А еще помимо и до видов мы сталкиваемся с кишением
индивидуальностей. Что же такое это безграничное многообразие, ускользающее от
спецификации и остающееся вне понятия, если не возрождение повторения? От овец
как вида мы спускаемся к отдельным, исчислимым овцам. Это предстает как первая
форма подчинения: различение как спецификация (внутри понятия) и повторение как
неразличенность индивидуальностей (вне понятия). Но подчинения чему?
Общезначимому здравому смыслу, который, отворачиваясь от безумных потоков и
анархического различения, неизменно распознает тождественность вещей (а это во
все времена - всеобщая способность). Общезначимый смысл выделяет общность
объекта и одновременно пактом доброй воли учреждает универсальность познающего
субъекта. Ну а что, если мы дадим свободу злой воле? Что, если бы мысль
освободилась от общезначимого смысла и решила действовать только в своей
наивысшей сингулярности? Что, если бы она приняла предосудительную сторону
парадокса вместо того, чтобы благодушно довольствоваться своей принадлежностью к
doxa?. Что, если бы она рассматривала различие дифференцирование, а не искала
общих элементов, лежащих в основе различия? Тогда различие исчезло бы как общий
признак, ведущий к всеобщности понятия, и стало бы - различенной мыслью, мыслью
о различенном - чистым событием. Что касается повторения, то оно перестало бы
действовать как монотонно-скучная последовательность тождественного и стало бы
перемещающимся различием. Мысль уже не привязана к конструированию понятий, коль
скоро она избегает доброй воли и администрирования общезначимого смысла,
озабоченного тем, чтобы подразделять и характеризовать. Скорее, она производит
смысл-событие, повторяя фантазм. Мораль доброй воли, содействующая мышлению
общезначимого
458 ДОПОЛНЕНИЕ
смысла, играет фундаментальную роль защиты мысли от ее "генитальной"
сингулярности.
Но давайте еще раз рассмотрим, как функционирует понятие. Для того, чтобы оно
могло подчинить себе различие, восприятие должно схватывать глобальные подобия
(которые будут затем разложены на различия и частичные тождества) в самом корне
того, что мы называем разноообразием. Каждое новое представление должно
сопровождаться теми представлениями, которые отображают весь ряд подобий; и в
таком пространстве представления (ощущение-образ-память) сходства проверяются
количественным уравниванием и градуированными количествами; таким образом
создается обширная таблица поддающихся измерению различий. В углу такого
графика, на его горизонтальной оси, где наименьший количественный интервал
совпадает с наименьшим качественным изменением, - в этой нулевой точке мы
сталкиваемся с совершенным подобием и точным повторением. Повторение, которое
действует внутри понятия как дерзкая вибрация тождеств, становится в системе
представления организующим принципом для уподоблений. Но что же опознает такое <