Художник не только пациент и врач
цивилизации, он также и извращенец от цивилизации.
Об этом процессе десексуализации и этом скачке от одной поверхности к другой мы
почти ничего не сказали. Их мощь только проявляется в работах Кэррола: она
проявляется в той самой силе, благодаря которой базовые серии (те, что
подчиняются эзотерическим словам) десексуализуются в пользу альтернативы
есть/говорить, а также в силе, которой поддерживается сексуальный объект -
маленькая девочка. В самом деле, вся тайна заключается в этом скачке, в этом
переходе от одной поверхности к другой, в том, во что превращается первая
поверхность, граничащая со второй. От физической шахматной доски к логической
диаграмме или, вернее, от чувственной поверхности к сверх-чувственной плоскости
- именно при этом скачке Кэррол - знаменитый фотограф - испытывает удовольствие,
которое мы можем принять за извращение, и в котором он невинно признается (как
он сам говорит Амалии в "неконтролируемом возбуждении": "Мисс Амалия, надеюсь,
вы окажете мне честь вашим отказом... Амалия, вы моя!").



Тридцать четвертая серия: первичный порядок и вторичная организация
Если верно, что фантазм надстраивается по крайней мере над двумя расходящимися
сексуальными сериями и что он сливается с их резонансом, то не менее верно и то,
что две базовые серии (с объектом = X, который пробегает по ним и заставляет
резонировать) задают только внешнее начало фантазма. Будем называть резонанс
"внутренним началом". Фантазм развивается в той степени, в какой резонанс
индуцирует форсированное движение, выходящее за пределы серий и сметающее их. У
фантазма маятниковая структура: основная серия, пробегаемая объектом = X;
резонанс; и форсированное движение с амплитудой, большей чем исходное движение.
Это исходное движение, как мы видели, - движение Эроса, происходящего на
промежуточной физической поверхности, сексуальной поверхности, или области
высвобождаемых сексуальных влечений. Но форсированное движение, представляющее
десексуализацию, - это Танатос и "принуждение"; оно происходит между двумя
крайностями: первоначальной глубиной и метафизической поверхностью,
деструктивными каннибалистически-ми влечениями глубины и спекулятивным
инстинктом смерти. Мы знаем, что самая большая опасность, связанная с этим
форсированным движением, - это слияние крайностей или, вернее, утрата всего в
бездонной глубине ценой всеобщего крушения поверхностей. Но с другой стороны,
огромный потенциал, заложенный в форсированном движении, состоит в полагании -
за пределами физической поверхности - обширной метафизической поверхности, на
которую проецируются даже поглощающие-поглощаемые объекты глубины. Таким
образом, все форсированное движение мы можем назвать инстинктом
314 ПЕРВИЧНЫЙ ПОРЯДОК
смерти, а его полную амплитуду - метафизической поверхностью. Во всяком случае,
форсированное движение устанавливается не между двумя базовыми сексуальными
сериями, а между двумя новыми и неопределенно-большими сериями - поеданием, с
одной стороны, и мышлением - с другой, где вторая всегда рискует исчезнуть в
первой, а первая, наоборот, всегда рискует быть спроецированной на вторую1.
Значит, фантазм требует четырех серий и двух движений. Движение резонанса двух
сексуальных серий вызывает форсированное движение, выходящее за пределы основ и
границ жизни, погружающееся в бездну тел. Но это же движение резонанса
открывается и на ментальной поверхности, задавая, таким образом, две новых
серии, которые воюют между собой. Эту борьбу мы и пытаемся описать.
Что происходит, если ментальная, или метафизическая, поверхность займет верхнее
положение в этом маятниковом движении? Тогда глагол вписывается в эту
поверхность - то есть чудесное событие вступает в символическую связь с
положением вещей, не сливаясь с ним, - блестящий ноэматический атрибут, не
смешивающийся с качеством, а сублимирующий его - гордый Результат, не
сливающийся с действием или страданием, а извлекающий из них вечную истину.
Осуществляется то, что Кэррол назвал Световодозвуконепроницаемостью, а также
"Сиянием". Это тот глагол, который в своем единоголосии сопрягает поглощение и
мышление: он проецирует поедание на метафизическую поверхность и набрасывает на
ней эскиз мышления. А поскольку поедание уже является не действием, а быть
съеденным - не страданием, но ноэматическими атрибутами, соответствующими им в
глаголе, - то рот высвобождается для мысли, которая наполняет его всевозможными
словами. Таким образом, глагол - это говорить, что значит есть-думат