Не исключено, что существует еще более общая причина, из-за которой
значение терпит неудачу, и из-за которой основание и обоснованное замкнуты в
цикл. Когда мы определяем сигнификацию как условие истины, мы придаем ей
характеристику, которую она разделяет со смыслом и которая уже является
характеристикой смысла. Но как сигнификация обретает эту характеристику? Как она
ею пользуется? Обсуждая условия истинности, мы тем самым возвысились над истиной
и ложью, поскольку ложное предложение тоже имеет смысл и значение. Но в то же
время, мы определяем это высшее условие только лишь как возможность для
предложения быть истинным7. Такая возможность для предложения быть истинным - ни
что иное, как форма возможности предложения как такового. Есть много форм
возможности для предложений: логическая, геометрическая, алгебраическая,
физическая, синтаксическая... Аристотель определил логическую форму возможности
через связь между терминами предложения и "местами", касающимися случайности,
свойства, рода и определения. А Кант придумал даже две новые формы возможности -
трансцендентальную и моральную. Но как бы мы ни определяли форму возможности,
сама процедура такого определения носит добавочный характер, поскольку включает
в себя восхождение от обусловленного к условию, которое мыслится при этом как
простая возможность обусловленного. Здесь мы восходим к основанию. Но то, что
обосновы-
________
7 Russell, op. cit., p.179: "Мы можем сказать, что все утверждаемое - как
наделенное смыслом высказывание - обладает некоторым видом возможности".
37 ЛОГИКА СМЫСЛА
вается, остается тем же, чем и было, независимо от обосновывающей его процедуры.
Последняя не влияет на то, что обосновывается. Таким образом, денотация остается
внешней к тому порядку, который ее обусловливает, а истина и ложь - безразличны
к принципу, определяющему возможность истинного или ложного, что позволяет им
оставаться в прежнем отношении друг к другу. Обусловленное всегда отсылает к
условию, а условие - к обусловленному. Чтобы условию истины избежать такого же
дефекта, оно должно обладать собственным элементом, который отличался бы от
формы обусловленного. То есть в нем должно быть нечто безусловное, способное
обеспечивать реальный генезис денотации и других отношений предложения. Тогда
условие истины можно было бы определять уже не как форму концептуальной
возможности, а как некую идеальную материю или идеальный "слой", то есть не как
сигнификацию, а как смысл.
Смысл - это четвертое отношение предложения. Стоики открыли его вместе с
событием: смысл - выражаемое, в предложении - это бестелесная, сложная и
нередуцируемая ни к чему иному сущность на поверхности вещей; чистое событие,
присущее предложению и обитающее в нем. Второй раз такое же открытие сделали в
14 веке представители школы Оккама Григорий Римини и Николай д'Отркур, а в
третий раз - в конце 19 века - выдающийся философ и логик Мейнонг8. Разумеется,
такая историческая датировка не случайна. Мы видели, что открытие Стоиков
предполагало ревизию платонизма. Аналогичным образом, логика Оккама была
направле--на на снятие, проблемы универсалий, а Мейнонг боролся с гегелевской
логикой и породившей ее традицией. Вопрос вот в чем: есть ли нечто такое,
aliquid, что не сливается ни с предложениями, ни с его терминами, ни с
________
8 Убер Эли в замечательной книге Le Complexe significabile (Paris, Vrin, 1936)
излагает и комментирует доктрины Григория Римини и Николая д'0тркура. Он
указывает на их чрезвычайное сходство с теориями Мейнонга и на то, как сходные
полемики повторялись и в девятнадцатом, и в четырнадцатом веках. Однако он не
отмечает стоического происхождения этой проблемы.
38 ПРЕДЛОЖЕНИЕ
объектом, или положением вещей, обозначаемым предложением, ни с "живым", будь то
представление или ментальная деятельность того, кто выражает себя в предложении,
ни с понятиями или даже с означаемыми сущностями? Если есть, то смысл, или то,
что выражается предложением, не сводится к индивидуальным положениям вещей,
конкретным образам, личным верованиям и универсальным или общим понятиям. Стоики
обобщили это: ни слово, ни тело, ни чувственное представление, ни рациональное
представление^. А лучше так: возможно, смысл - это нечто "нейтральное", ему
всецело безразлично как специфическое, так и общее, как единичное, так и
универсальное, как личное, так и безличное. При этом смысл обладает совершенно
иной природой. Но нужно ли признавать существование такой дополнительной
инстанции? Или мы должны как-то обойтись тем, что уже имеем: денотацией,
манифестацией и сигнификацией? Споры по этому поводу возникают снова и снова
(Андре де Науфчето и Пьер д'Аили против Римини, Рассел против Мейнонга). Вот уж
поистине попытка выявить это четвертое отношение в чем-то похожа на кэрроловскую
охоту на Снарка.