Частей ритмики – пять. Именно мы рассуждаем о первичных временах, о родах стоп, о ритмическом темпе, о модуляциях и о ритмопее".

В этой небольшой главке все изложено просто и ясно и само по себе не требует никаких комментариев. Но историк эстетического сознания не может обойти молчанием двух особенностей, которые почувствует всякий, кому ясен общий стиль античной эстетики вообще.

Во-первых, Аристид указывает на факт ритма в неподвижных телах, – например, в статуях. Это обстоятельство очень важно. Античность главным образом и чувствовала ритм в неподвижном. Это ее специфическая особенность.

Во-вторых, ритм, по Аристиду, может быть дан в чистом виде, он может быть дан при помощи мелодии и, наконец, – в чистой словесной форм. Но что же такое ритм сам по себе? Оказывается, такой ритм дан в танце. Эта черта уже чрезвычайно характерна. В то время как мы бы сказали, что чистая ритмика дана именно в музыке, где нет никаких тел и никаких вещей, а есть только чистое время, античность полагает, что чистый ритм дается в танцевальных движениях, то есть в телесных движениях. Она воспринимает ритм вместе с вещами, подчиненными этому ритму, но не чистый ритм сам по себе. Это и есть для античности настоящий чистый ритм.

Как сказано, мы не будем излагать античную ритмику во всей ее систематике, а коснемся только более общих вопросов, к тому же связанных главным образом с вопросами "этоса".

2. Преобладающее значение ритмики

Прежде всего, в качестве естественного перехода от "гармонической" теории к "ритмической" необходимо выдвинуть ту мысль, что чисто "гармонический" состав музыкальной пьесы едва ли был в состоянии обеспечить античному человеку единство эстетического восприятия. Такое разнообразие ладов, которое имелось в античной музыке, и такая их спутанность и сложность, можно сказать, придавали пьесе в чисто мелодическом отношении довольно большую сумбурность. И в этом не нужно видеть чего-нибудь обязательно плохого или некультурного. Это в значительной мере вообще стиль древней восточной музыки. Она не живет выдержанной тональностью, и напрасно искать в ней тонального единства. Тем не менее не могла же музыка в самом деле быть каким-то намеренным сумбуром. Эти тональные утончения должны были опираться на какой-то более крепкий и более мужественный костяк. Он-то и должен был создавать эстетическое единство пьесы, которого не могла для нее обеспечить вся "гармоническая" сторона. Таким костяком для античного музыкального ощущения и был ритм.

Мы уже знаем, что настоящая "правильность" музыки обеспечивается для Платона только соединением мелоса и ритма (Legg. II 670 b, III 700 d слл.)456. Однако ритм котировался значительно выше. Уже в первой главе аристотелевской "Поэтики" (1447 а 26-28) мы наталкиваемся на учение о ритме как о самостоятельном носителе "этоса".

"Звуки вообще, – пишет Аристид (113), – ввиду невыразительного разнобоя движения создают путаницу в мелодии и ведут ум к блужданию. Ритмические же моменты с ясностью устанавливают силу мелодии, измеряя время и стройно приводя в движение ум". "Мелос по самой природе своей мягок и спокоен, с примесью же ритма быстр и подвижен" (Arist. Probl. XIX 49).

Отсюда – античное восприятие мелоса как женского начала и ритма как мужского.

"Некоторые из древних ритм называли мужским, мелос же – женским. И действительно, мелос – недеятелен и бесформен, выражая собою смысл материи ввиду своей способности к противоположному. Ритм же и ваяет его самого [мелос] и двигает в строгом порядке, выражая собою отношение творящего к творимому" (Aristid. I 19).

То же отражается и на "этическом" значении ритма. "В музыке слух наслаждается мелодиями, ведется ритмами, с любовью занимается модуляциями, во всем вожделея специфического" (Dion. Hai. De сотр. v. 11). Особенно преувеличенное значение ритма отмечает Аберт у византийских комментаторов Гермогена: "В музыке первым являются ритмы"; "музыка, которую создают ритмы"; "в сущности у них [у музыкантов] ритм есть все" и т.д. Отражение значительного чувства ритма находим и в кратких заявлениях Плутарха:

"...если сохранить неприкосновенными энгармонический строй, фригийский тон и весь вообще лад, но искусно изменить один только ритм, превратив его из пеонов в трохеи, то в характере произведения происходит значительное изменение. Действительно, в номе Афины так называемая "гармония" по характеру значительно отличается от вступления" (гл. 38).

В пифийском номе отдельные части назывались "ямбическими" или "спондеическими", что уже одно указывает на преобладающее значение ритма в "этосе" соответствующих частей.

Но и сам по себе взятый ритм несет с собою огромное "этическое" значение. Платон (R.Р. III 399) прямо говорит о "ритмах умеренной и мужественной жизни", а также (Legg. II 660 а) об "основаниях [метрических], приличествующих несвободе, надменности, неистовству и всякой другой порочности", равно как и о ритмах противоположного содержания.