). Все эти искаженные стили есть результат неумеренной "погони за новизной" (V гл.).

Наконец, в первой части трактата автор затрагивает еще вопрос о возможности применения технических приемов в области возвышенного стиля (II гл.). Он утверждает, что неправильно основываться только на природном даровании и избегать изучения правил. Хотя в возвышенном больше всего сказывается сама природа, тем не менее наука здесь принесет огромную пользу, устанавливая меру, способ употребления и самый метод возвышенного стиля. Если Демосфен (Aristocr. 113) величайшим благом людей считает счастье, а вторым – и не меньшим – благоразумие, то в отношении слова роль первого играет природа, а роль второго – искусство и технические методы.

4. Источники возвышенного

Вторая часть трактата состоит из анализа "источников", или "признаков" возвышенного. Что это за источники? Псевдо-Лонгин находит их пять. Сначала он их просто перечисляет (VIII гл.), указывая, между прочим, что Цецилий совершенно неправильно пропустил в своем сочинении вопрос о "пафосе". Сделал он это, вероятно, потому (рассуждает Псевдо-Лонгин), что он отождествлял возвышенное и патетическое. А между тем, продолжает наш автор, это совсем неправильно. Бывают "страсти" очень сильные, но далекие от всего возвышенного и даже низменные, или, вернее, сниженные (таковыми он считает сожаление, печаль, страх). Бывает также и возвышенное без всякой "страсти" (таковые стихи Hцrn. Od. XI 315-317 об Алоадах, громоздивших Оссу на Пелион); таковы многие ораторы, восхваляющие тот или иной предмет без всякого вдохновения. Но как раз учения об этом пафосе мы и не находим в трактате "О возвышенном". Как мы читаем в гл. XLIV 12, ему был посвящен особый трактат. И, таким образом, автор в этом трактате фактически анализирует только четыре источника возвышенного.

Первые два (из пяти) имеют ближайшее отношение к "природе" человека. Они – "врожденные", "самородны" (aythigeneis), последние три – к "искусству", приобретаются в учении.

Первый – это то, что автор называет способностью к возвышенным мыслям и суждениям, или просто "мышлением" (noesis VIII 1).

Не без тонкости он анализирует ряд относящихся сюда вопросов. Именно для возвышенного прежде всего требуется возвышенный дух, ум, возвышенная природа. Подобное возвышенное есть как бы "отзвук величия души" (megalophrosynes apechema"). Поэтому даже "одна краткая мысль, лишенная всякого словесного украшения", поражает нас своим величием (IX 2). В качестве примера на такое возвышенное без слов Псевдо-Лонгин указывает на безмолвие Аякса у Гомера. Одиссей в Аиде обращается к Аяксу со словами (Od. XI 561-564 Жук.):

Но подойди же, Аякс; на мгновенье беседой с тобою
Дай насладиться мне; гнев прогони из великого сердца.
Но не ответствовал он; за другими тенями
Мрачно пошел, – напоследок сокрылся в мрачном Эребе.

Это молчание Псевдо-Лонгин называет "красноречивее и величественнее любых речей". Итак, "низко и неблагородно" не может мыслить истинный оратор. Имеющий "низкие" и "рабские мысли" не может произвести чего-нибудь "поразительного и внушительного" (VIII 3).

Величественна мысль Гомера, когда он говорит о божественных конях (II. V 770-772 Гнед.):

Сколько пространства воздушного муж обымает очами,
Сидя на холме подзорном и смотря на мрачное море,
Сколько прядают разом богов гордовыйные кони.

"Поэт измеряет мировым пространством прыжок коней", – пишет Псевдо-Лонгин, восклицая в священном восторге перед Гомером: "А что будет, если кони сделают еще один скачок? Ведь им уже не найти тогда для себя места в этом мире" (IX 5).

Возвышенно изображает Гомер "фантастическую" и страшную битву богов (II. XX 61-65);

В ужас пришел под землею Аид, преисподних владыка;
В ужасе с трона он прянул и громко вскричал, да над ним бы
Лона земли не разверз Посейдон, потрясающий землю,
И жилищ бы его не открыл и бессмертным и смертным,
Мрачных, ужасных, которых трепещут и самые боги.

Всячески восхваляя эту битву богов, Псевдо-Лонгин, однако, отдает предпочтение таким изображениям, где божество остается чистым и вне всяких бедствий, ранений и пр. Таково, по его мнению, прекрасное место о Посейдоне (II. XIII 18, 19, 27-30; второй стих – XX 60):

...Задрожали дубравы и горы ...
Ида и град Илион, и суда меднобронных данаев.
Вкруг под стопами священными в гневе идущего бога...
Коней погнал по волнам, и – взыграли страшилища бездны,
Вкруг из пучин заскакали киты, узнавая владыку;
Радуясь, море под ним расстилалось, – а гордые кони
Бурно летели...

Возвышенное находит наш автор и в проникнутом "сознанием могущества божества" повествовании Моисея о творении мира. Не будем приводить еще других, хотя и всегда очень важных примеров Псевдо-Лонгина из Гомера (IX гл.).

По поводу вышеизложенного приходится еще и еще раз констатировать удивительно упорную особенность античной эстетики, это – понимание выразительных форм как форм бытийственных, вещественных.