Скачать 180.14 Кбайт
Категория бытия в классической западноевропейской философии
Но дело в том, что, воспроизводя классические схемы мысли, Кант отказывается от их предпосылок. Например, априорной достоверностью мышление может обладать, когда оно в своем предмете совпало с бытием. На этой аксиоме основывается теория интеллектуальной интуиции, имевшая большое значение для старой метафизики. Но как раз возможность совпадения мышления и бытия ставится Кантом под сомнение. Анализируемые им типы реальности – это именно априори, принадлежащие как таковые к сфере субъект-объектных отношений, а не к абсолюту. Даже высшие обобщения действительности, которые Кант систематизирует в предложенной им таблице {49, 5, 199}, то есть природа, свобода и искусство, являются творческим результатом применения априорных принципов: человек, по Канту, – изначальный центр продуцирования знания, постулирования морали и усмотрения красоты. Между тем продукты этих трех принципов суть средневековые трансценденталии истины, добра и красоты, объединяющим принципом которых признавалось в те времена бытие. Кант затрачивает значительные усилия на то, чтобы доказать несводимость трансцендентальных реальностей к единому принципу и вытекающую отсюда ненужность понятия абсолютного бытия.
Итак, мы видим, что тема бытия в кантовской философии, выступая под различными псевдонимами, занимает гораздо большее место, чем то, которое ей было формально отведено в системе. Но столь же очевидно отрицательное отношение Канта к категории бытия как самостоятельному элементу трансцендентальности. Эту двойственность необходимо заранее отметить, поскольку она часто обнаруживается в результатах кантовского анализа и может быть принята за недопонимание Кантом собственных идей. Кант осознает ее и иногда даже не без лукавства обыгрывает (вряд ли, к примеру, главной заботой "Критики чистого разума" было стремление "дать место вере", как утверждал Кант, но нельзя отрицать и то, что среди выводов "Критики" находит место и этот вывод), но послекантовская история философии с ее критикой метафизики обычно воспринимала Канта как своего безусловного союзника и этим одновременно упростила и запутала вопрос об отношении Канта к классической онтологии. Чтобы избежать подобных упрощений, надо учесть, что западноевропейский рационализм – от Сократа до Гуссерля – много сил отдавал заботам о чистоте и неприкосновенности как прав, так и обязанностей разума. Ясно осознавалась опасность, которую нес с собой псевдоразум, оказывающийся, по существу, или абстракцией, или фантазией, но выдающий себя за истинный разум. Примешиваясь к высшим уровням рациональности, псевдоразум своим естественным крахом компрометировал и разум, вызывая мучительные периоды кризиса. Кант принадлежит к тем мыслителям, которые стремились оградить разум от профанации, и поэтому полемический аспект его сочинений существенно определяет формулировки и акценты их выводов. Борьба с догматической метафизикой была для Канта на первом плане, но боролся он и с другими формами квазиразума, что необходимо помнить, читая антиметафизические рассуждения "Критик". Поэтому в неоднозначности кантовских выводов справедливее будет искать отражение специфических задач трансцендентальной философии, а не следы недостаточной последовательности.
Одна из главных целей, преследуемых критической философией, – пересмотр отношений мышления и бытия. Метафизика XVII века, с точки зрения Канта, зашла в тупик вследствие непродуманности основы этих отношений, а именно познавательной способности души. Кант предлагает понимать бытие и существование так, чтобы не нарушались границы эмпирической реальности. Быть, утверждает трансцендентальная философия, значит действительно или потенциально присутствовать в опыте. Существование – это опытная данность, и как таковое оно принципиально не совпадает с мышлением. Из того, что Кант признает существованием лишь то, что оказывается эмпирическим фактом, не следует, будто мыслитель присоединяется к эмпирической традиции. Фактом опыта становится то, что произведено в результате встречи материи чувственных впечатлений и формы рассудочных способностей. Опытный факт не сводим ни к своему материальному, ни к своему формальному началу, а потому индивидуален и единичен. Известная формула esse est percipi могла бы, пожалуй, быть повторена Кантом, но смысл ее радикально различен в системах Беркли, Юма и Канта. Для Беркли существовать – значит быть элементом духа, для Юма – моментом непосредственного опыта. Для Канта существование не является данностью ни того, ни другого типа, поскольку воспринимать нечто в составе опыта – значит с точки зрения трансцендентальной философии создать факт действием творческого синтеза. Раскрыть все тайны и причины такого синтеза не мог и сам Кант, по собственному его признанию, но в том, что трансцендентальный метод есть единственный путь из той ситуации, которую он расценил как "здание в развалинах", Кант не сомневался. Таким образом, признавая сферу опыта единственной реальностью, выполняющей условия, необходимые для высказывания экзистенциального суждения, Кант настолько основательно пересматривает понятия опыта и восприятия, что говорить о его причастности к эмпирической традиции (даже с теми оговорками, которые делал Гегель) не имеет смысла.
Итак, мы видим, что тема бытия в кантовской философии, выступая под различными псевдонимами, занимает гораздо большее место, чем то, которое ей было формально отведено в системе. Но столь же очевидно отрицательное отношение Канта к категории бытия как самостоятельному элементу трансцендентальности. Эту двойственность необходимо заранее отметить, поскольку она часто обнаруживается в результатах кантовского анализа и может быть принята за недопонимание Кантом собственных идей. Кант осознает ее и иногда даже не без лукавства обыгрывает (вряд ли, к примеру, главной заботой "Критики чистого разума" было стремление "дать место вере", как утверждал Кант, но нельзя отрицать и то, что среди выводов "Критики" находит место и этот вывод), но послекантовская история философии с ее критикой метафизики обычно воспринимала Канта как своего безусловного союзника и этим одновременно упростила и запутала вопрос об отношении Канта к классической онтологии. Чтобы избежать подобных упрощений, надо учесть, что западноевропейский рационализм – от Сократа до Гуссерля – много сил отдавал заботам о чистоте и неприкосновенности как прав, так и обязанностей разума. Ясно осознавалась опасность, которую нес с собой псевдоразум, оказывающийся, по существу, или абстракцией, или фантазией, но выдающий себя за истинный разум. Примешиваясь к высшим уровням рациональности, псевдоразум своим естественным крахом компрометировал и разум, вызывая мучительные периоды кризиса. Кант принадлежит к тем мыслителям, которые стремились оградить разум от профанации, и поэтому полемический аспект его сочинений существенно определяет формулировки и акценты их выводов. Борьба с догматической метафизикой была для Канта на первом плане, но боролся он и с другими формами квазиразума, что необходимо помнить, читая антиметафизические рассуждения "Критик". Поэтому в неоднозначности кантовских выводов справедливее будет искать отражение специфических задач трансцендентальной философии, а не следы недостаточной последовательности.
Одна из главных целей, преследуемых критической философией, – пересмотр отношений мышления и бытия. Метафизика XVII века, с точки зрения Канта, зашла в тупик вследствие непродуманности основы этих отношений, а именно познавательной способности души. Кант предлагает понимать бытие и существование так, чтобы не нарушались границы эмпирической реальности. Быть, утверждает трансцендентальная философия, значит действительно или потенциально присутствовать в опыте. Существование – это опытная данность, и как таковое оно принципиально не совпадает с мышлением. Из того, что Кант признает существованием лишь то, что оказывается эмпирическим фактом, не следует, будто мыслитель присоединяется к эмпирической традиции. Фактом опыта становится то, что произведено в результате встречи материи чувственных впечатлений и формы рассудочных способностей. Опытный факт не сводим ни к своему материальному, ни к своему формальному началу, а потому индивидуален и единичен. Известная формула esse est percipi могла бы, пожалуй, быть повторена Кантом, но смысл ее радикально различен в системах Беркли, Юма и Канта. Для Беркли существовать – значит быть элементом духа, для Юма – моментом непосредственного опыта. Для Канта существование не является данностью ни того, ни другого типа, поскольку воспринимать нечто в составе опыта – значит с точки зрения трансцендентальной философии создать факт действием творческого синтеза. Раскрыть все тайны и причины такого синтеза не мог и сам Кант, по собственному его признанию, но в том, что трансцендентальный метод есть единственный путь из той ситуации, которую он расценил как "здание в развалинах", Кант не сомневался. Таким образом, признавая сферу опыта единственной реальностью, выполняющей условия, необходимые для высказывания экзистенциального суждения, Кант настолько основательно пересматривает понятия опыта и восприятия, что говорить о его причастности к эмпирической традиции (даже с теми оговорками, которые делал Гегель) не имеет смысла.
|
|