Скачать 180.14 Кбайт
Категория бытия в классической западноевропейской философии
Подобным же образом соотносятся определимость и неопределимость предмета: чем в большей степени уяснима чтойность вещи, тем ближе она к сущности, чем больше растворен смысл вещи в материи, тем она дальше от сущности. Наконец, решающая градация степеней – это различение вещей по. мере их самостоятельности: относительное – менее всего сущность (XIV, 1), истинная сущность самодостаточна и существует благодаря себе самой. В свете приведенных критериев сущности может показаться неожиданным критерий простоты. Первичная сущность должна быть простой (1072а32-34); но не противоречит ли это принципу нарастания конкретности по мере приближения от общего к сущности? Это важная у Аристотеля (особенно для понимания ноологии) черта структуры сущего. Сложность, с его точки зрения, еще не дает самостоятельности и конкретности; сложность – это всегда вторичность, составленность из абстрактных элементов, а следовательно, относительность. Сущность простая (haple) самостоятельна и поэтому а конечном счете конкретна; ведь она задает отношения между частями сложного, сама оставаясь вне состава; сложное объединяется вокруг нее для ее определения, и именно поэтому она конкретнее своих предикатов. В этом причина того, что, упрощаясь, предмет (а простота, поясняет Аристотель, это свойство вещи, а не ее мера, как например единое) (ibid.) приближается к сущности. (В этом же смысле говорили неоплатоники об "упрощении" души, сливающейся с высшими ипостасями; речь при этом шла не об опустошении или обеднении души, но о нарастании личностного начала.)
С динамикой приближения к сущности связана также следующая антиномия. Если истинная сущность проста и не составлена из общего, то она неопределима; но, с другой стороны, определение в первую очередь относится к тому, что есть сущность (1039а14-24). Так же неопределимы чувственные воспринимаемые единичности, ибо они связаны со становлением и материей, и в то же время вечные вещи, особенно если они существуют в единственном числе ("Солнце", например) (VII, 15). Простота не принимает ни доказательства, ни определения. Но в таком случае следует ли говорить об истинной сущности, если она не имеет чтойности и выраженного в логосе определения? Можно сделать вывод о том, что приближение к сущности делает мысль столь же непохожей на рассудок, имеющий дело с чувственно воспринимаемыми вещами, сколь непохожа на них сама сущность. Апория, которой заканчивается VII, 13, показывает, что чувственные вещи не имеют определения из-за связи с материей, с "иным"; но и сущность, к которой, по высказываниям Аристотеля, определимость применима в первую очередь и в собственном смысле, не может иметь определения из-за своей алогичной невыразимой простоты, из-за того, что она – "в себе". Несколько ниже эта апория найдет свое решение.
Мы видели, что градация степеней сущего указывает на точку, в которой сходятся все критерии сущности. Роды и виды подводят к последнему видовому различию или первой форме, то есть к свойственной сущности чтойности. Восхождение по лестнице уровней оформленной материи приводит к последней материи, воплощающей сущность. Но что совпадает с самой этой точкой? Единственные претенденты, так или иначе обладающие признаками сущности (единичная, чувственно воспринимаемая вещь и индивидуально-конкретная чтойность, т.е. последняя материя и первая форма), по ряду причин не могут быть вполне сущностями. Отдельная вещь – нечто составное, результат соединения материи и формы, а следовательно, вторичное. Ее связь с материей делает ее умопостигаемой лишь отчасти. Самостоятельность единичной вещи весьма относительна, нельзя сказать, что она существует только благодаря себе, постоянно и необходимо. Чтойность, относящаяся к единичной вещи как ее индивидуальное определение, также несамостоятельна, поскольку является идеальным аспектом единичной вещи. Вообще в единичных вещах на самостоятельность может претендовать лишь природа (1043b17-22); только эта самодвижущаяся порождающая сила существует независимо от случайных, единичных порождений. Искусственные же тела, которые не причастны живой природной общности, имеют совершенно несамостоятельную чтойность. Чтойность не вполне совпадает с сущностью, потому что сущность есть бытие, обладающее чтойностью. Только у лишенных материи предметов чтойность и бытие чтойности совпадают, например одно и то же кривизна и бытие кривизной (1073b1-7). Тем самым вырисовывается направление поиска сущности. Это должна быть сущность, не нуждающаяся в материи.
Анализ понятия первичной сущности и всего того, что приближается к ней с разной степенью соответствия, подводит нас к ответу на вопрос "что есть сущность?": сущностью может быть только сущность. В то же время ограничиться такой тавтологией можно было бы в отношении сущего, ведь сущее, по Аристотелю, – абстрактная всеобщность, не являющаяся ни родом, ни сущностью, а потому сказать "сущее есть сущее" было бы достаточно корректно. Но сущность как таковая отличается от сущего своей конкретностью и, более того, она – предел конкретности, потому что все не совпадающее с сущностью служит для ее определения, как сказуемое для подлежащего.
С динамикой приближения к сущности связана также следующая антиномия. Если истинная сущность проста и не составлена из общего, то она неопределима; но, с другой стороны, определение в первую очередь относится к тому, что есть сущность (1039а14-24). Так же неопределимы чувственные воспринимаемые единичности, ибо они связаны со становлением и материей, и в то же время вечные вещи, особенно если они существуют в единственном числе ("Солнце", например) (VII, 15). Простота не принимает ни доказательства, ни определения. Но в таком случае следует ли говорить об истинной сущности, если она не имеет чтойности и выраженного в логосе определения? Можно сделать вывод о том, что приближение к сущности делает мысль столь же непохожей на рассудок, имеющий дело с чувственно воспринимаемыми вещами, сколь непохожа на них сама сущность. Апория, которой заканчивается VII, 13, показывает, что чувственные вещи не имеют определения из-за связи с материей, с "иным"; но и сущность, к которой, по высказываниям Аристотеля, определимость применима в первую очередь и в собственном смысле, не может иметь определения из-за своей алогичной невыразимой простоты, из-за того, что она – "в себе". Несколько ниже эта апория найдет свое решение.
Мы видели, что градация степеней сущего указывает на точку, в которой сходятся все критерии сущности. Роды и виды подводят к последнему видовому различию или первой форме, то есть к свойственной сущности чтойности. Восхождение по лестнице уровней оформленной материи приводит к последней материи, воплощающей сущность. Но что совпадает с самой этой точкой? Единственные претенденты, так или иначе обладающие признаками сущности (единичная, чувственно воспринимаемая вещь и индивидуально-конкретная чтойность, т.е. последняя материя и первая форма), по ряду причин не могут быть вполне сущностями. Отдельная вещь – нечто составное, результат соединения материи и формы, а следовательно, вторичное. Ее связь с материей делает ее умопостигаемой лишь отчасти. Самостоятельность единичной вещи весьма относительна, нельзя сказать, что она существует только благодаря себе, постоянно и необходимо. Чтойность, относящаяся к единичной вещи как ее индивидуальное определение, также несамостоятельна, поскольку является идеальным аспектом единичной вещи. Вообще в единичных вещах на самостоятельность может претендовать лишь природа (1043b17-22); только эта самодвижущаяся порождающая сила существует независимо от случайных, единичных порождений. Искусственные же тела, которые не причастны живой природной общности, имеют совершенно несамостоятельную чтойность. Чтойность не вполне совпадает с сущностью, потому что сущность есть бытие, обладающее чтойностью. Только у лишенных материи предметов чтойность и бытие чтойности совпадают, например одно и то же кривизна и бытие кривизной (1073b1-7). Тем самым вырисовывается направление поиска сущности. Это должна быть сущность, не нуждающаяся в материи.
Анализ понятия первичной сущности и всего того, что приближается к ней с разной степенью соответствия, подводит нас к ответу на вопрос "что есть сущность?": сущностью может быть только сущность. В то же время ограничиться такой тавтологией можно было бы в отношении сущего, ведь сущее, по Аристотелю, – абстрактная всеобщность, не являющаяся ни родом, ни сущностью, а потому сказать "сущее есть сущее" было бы достаточно корректно. Но сущность как таковая отличается от сущего своей конкретностью и, более того, она – предел конкретности, потому что все не совпадающее с сущностью служит для ее определения, как сказуемое для подлежащего.
|
|