Скачать 180.14 Кбайт
Категория бытия в классической западноевропейской философии
Характерно, что Аристотель стремился отождествить, хотя и с оговорками, сущее и единое (1003b22-35; также Х, 3) [32]. У них одна природа, поскольку их прибавление к высказыванию ничего не меняет в последнем, количество их видов одинаково, одинаково отношение к сущности, и вообще они сопутствуют друг другу. Итак, парадоксальным образом сущему и единому не нашлось места в аристотелевской классификации ни среди родов, ни среди сущностей.
В "Аналитике" Аристотель рассматривает еще один-аспект этого вопроса: отношение существования к доказательству и определению (гл. 2-3, 7-10 "Второй аналитики"). Чтойность вещи Аристотель относит к сфере определимого, существование же – к сфере доказательства. Необходимо, "чтобы посредством доказательства о чем бы то ни было, исключая сущность, доказывалось, что оно есть; бытие же ни для чего не есть сущность, ибо сущее не есть род" (Anal. post. 92b11). Тезис о том, что бытие ни для чего не есть сущность (to de einai oyk oysia oydeni) (ibid.), решительно разводит области доказательства, где одно приписывается другому, и определения, где нечто относится только к себе самому (ibid., 90b). Определение касается сущности вещи, доказательство же принимает и предполагает сущность заранее. Сущности – это начала, а начала должны быть недоказуемыми, чтобы не получилось бесконечного дробления начал на другие начала. Для одного и того же не могут существовать одновременно и доказательство и определение (91а6-12). Или мы постулируем сущность, говорит Аристотель, или связываем сущности в сфере существования. Существование, таким образом, действительно не является общим, или родом. Пожалуй, можно сказать вместе с тем, что существование – самое общее из высказываемого обо всем, но "самое" будет здесь обозначать переход в иное качество: существование – условие связи сущностей. Отсюда ясно, почему "есть" может выполнять функции связки в суждении. Ясно также, что из существования нельзя вывести сущность. Однако обратная связь, по Аристотелю, не только возможна, но и необходима: из сущности следует существование (11,8) в том смысле, что, зная суть предмета, мы знаем, что он так или иначе существует.
Приведенные рассуждения из "Аналитики" можно сопоставить с одним из значений сущего по Аристотелю, значением истины. Истина возникает, когда бытие называют бытием, а небытие небытием, когда же бытие называют небытием, а небытие бытием, возникает ложь (1011b26-27). Поэтому ложное и истинное не находятся в вещах, они суть результат связывания (pen synthesin) и разъединения (peri diairesin), которые существуют лишь в мысли, и в качестве некоторого состояния мысли (tes dianoias ti pathos) отличаются от сущего самого по себе (1027b18-1028а5). В этом смысле "быть" – значит быть связанным и составлять одно, а "не быть" – значит не быть связанным и составлять больше, чем одно (1051b12-13). Для вещей несоставных, находящихся вне связи, это правило существенно изменяется, но для обычной ситуации оно универсально.
Дополняет "Метафизику" трактат "Об истолковании". Имена и глаголы, говорится в нем, сами по себе не имеют значения истинности или ложности, пока к ним не прибавляется "быть" или "не быть" (16а10-18). "«Быть» или «не быть» не обозначения предмета, так же, когда скажешь «сущее» просто, само по себе, ибо само по себе оно ничего не значит и лишь указывает на некую связь, которую, однако, нельзя мыслить без составляемых" (16b22-25). Итак, сущее – это не род, не вид и не индивид. Само по себе оно и не сущность. Сущее, так же как и единое, с которым оно практически сливается, является условием связи и сферой проявления истины и лжи. Казалось бы, Аристотель отступает в этом отношении от античной традиции онтологизации истины и ее связи с добром, он даже прямо указывает на ошибочность отождествления блага с истиной, а зла с ложью (Met. 1027b26), замечая, что истина – это состояние мысли.
На самом деле традиция остается в силе, но реализуется на другом онтологическом уровне. Верно, что. из сущего ничего нельзя вывести, что оно ничего не значит и ничего не добавляет к тому, что уже есть в природе бытия, выполняя роль связи. Но сущее относится к сущности не так, как к ней относятся виды и роды: сущее – пустая противоположность сущности, но тем самым – ее возможность. В сущности существование находит свою действительность [33]; оставаясь же возможностью сущности, оно является условием связи, то есть "полем" истины и лжи, связкой в суждении. В самом бытии нет ни истины, ни лжи, но их источником, так же как и возможностью для ума находиться в соответствующем состоянии оказывания лжи или истины, является та пустая сфера сущего, которую-Аристотель не отождествил ни с общим, ни с единичным. Вспомним проблему предикации, затронутую в. разделе о Платоне. Там было процитировано высказывание П. П. Гайденко о том, что бытие, по Платону, – предикат и основа предикации. Позицию Аристотеля П. П. Гайденко сравнивает с кантовским тезисом о том, что бытие не может быть предикатом {см.: 27, 265-266}. Действительно, ни сущее, ни сущность не могут быть ничему приписаны как свойство или качество: сущее – потому, что оно есть лишь возможность.
В "Аналитике" Аристотель рассматривает еще один-аспект этого вопроса: отношение существования к доказательству и определению (гл. 2-3, 7-10 "Второй аналитики"). Чтойность вещи Аристотель относит к сфере определимого, существование же – к сфере доказательства. Необходимо, "чтобы посредством доказательства о чем бы то ни было, исключая сущность, доказывалось, что оно есть; бытие же ни для чего не есть сущность, ибо сущее не есть род" (Anal. post. 92b11). Тезис о том, что бытие ни для чего не есть сущность (to de einai oyk oysia oydeni) (ibid.), решительно разводит области доказательства, где одно приписывается другому, и определения, где нечто относится только к себе самому (ibid., 90b). Определение касается сущности вещи, доказательство же принимает и предполагает сущность заранее. Сущности – это начала, а начала должны быть недоказуемыми, чтобы не получилось бесконечного дробления начал на другие начала. Для одного и того же не могут существовать одновременно и доказательство и определение (91а6-12). Или мы постулируем сущность, говорит Аристотель, или связываем сущности в сфере существования. Существование, таким образом, действительно не является общим, или родом. Пожалуй, можно сказать вместе с тем, что существование – самое общее из высказываемого обо всем, но "самое" будет здесь обозначать переход в иное качество: существование – условие связи сущностей. Отсюда ясно, почему "есть" может выполнять функции связки в суждении. Ясно также, что из существования нельзя вывести сущность. Однако обратная связь, по Аристотелю, не только возможна, но и необходима: из сущности следует существование (11,8) в том смысле, что, зная суть предмета, мы знаем, что он так или иначе существует.
Приведенные рассуждения из "Аналитики" можно сопоставить с одним из значений сущего по Аристотелю, значением истины. Истина возникает, когда бытие называют бытием, а небытие небытием, когда же бытие называют небытием, а небытие бытием, возникает ложь (1011b26-27). Поэтому ложное и истинное не находятся в вещах, они суть результат связывания (pen synthesin) и разъединения (peri diairesin), которые существуют лишь в мысли, и в качестве некоторого состояния мысли (tes dianoias ti pathos) отличаются от сущего самого по себе (1027b18-1028а5). В этом смысле "быть" – значит быть связанным и составлять одно, а "не быть" – значит не быть связанным и составлять больше, чем одно (1051b12-13). Для вещей несоставных, находящихся вне связи, это правило существенно изменяется, но для обычной ситуации оно универсально.
Дополняет "Метафизику" трактат "Об истолковании". Имена и глаголы, говорится в нем, сами по себе не имеют значения истинности или ложности, пока к ним не прибавляется "быть" или "не быть" (16а10-18). "«Быть» или «не быть» не обозначения предмета, так же, когда скажешь «сущее» просто, само по себе, ибо само по себе оно ничего не значит и лишь указывает на некую связь, которую, однако, нельзя мыслить без составляемых" (16b22-25). Итак, сущее – это не род, не вид и не индивид. Само по себе оно и не сущность. Сущее, так же как и единое, с которым оно практически сливается, является условием связи и сферой проявления истины и лжи. Казалось бы, Аристотель отступает в этом отношении от античной традиции онтологизации истины и ее связи с добром, он даже прямо указывает на ошибочность отождествления блага с истиной, а зла с ложью (Met. 1027b26), замечая, что истина – это состояние мысли.
На самом деле традиция остается в силе, но реализуется на другом онтологическом уровне. Верно, что. из сущего ничего нельзя вывести, что оно ничего не значит и ничего не добавляет к тому, что уже есть в природе бытия, выполняя роль связи. Но сущее относится к сущности не так, как к ней относятся виды и роды: сущее – пустая противоположность сущности, но тем самым – ее возможность. В сущности существование находит свою действительность [33]; оставаясь же возможностью сущности, оно является условием связи, то есть "полем" истины и лжи, связкой в суждении. В самом бытии нет ни истины, ни лжи, но их источником, так же как и возможностью для ума находиться в соответствующем состоянии оказывания лжи или истины, является та пустая сфера сущего, которую-Аристотель не отождествил ни с общим, ни с единичным. Вспомним проблему предикации, затронутую в. разделе о Платоне. Там было процитировано высказывание П. П. Гайденко о том, что бытие, по Платону, – предикат и основа предикации. Позицию Аристотеля П. П. Гайденко сравнивает с кантовским тезисом о том, что бытие не может быть предикатом {см.: 27, 265-266}. Действительно, ни сущее, ни сущность не могут быть ничему приписаны как свойство или качество: сущее – потому, что оно есть лишь возможность.
|
|