Скачать 180.14 Кбайт
Категория бытия в классической западноевропейской философии
Двойственность, соотношение полярных начал - формы и материи, действительности и возможности, единого и многого, существования и чтойности - появляется на низшем онтологическом уровне. Поэтому действительность есть субстрат, в определенном смысле порождающий двойственность, но не подчиняющийся ее законам. Действительность даже нельзя, строго говоря, включить в число действующих сил мира; этот парадоксальный вывод следует из того, что действительность, пусть даже взятая как перводвигатель, действует своим бытием, а не силой, иначе она была бы страдательным началом. Хайдеггер в статье "Наука и осмысление" писал: " относится к индоевропейскому корню uerg, откуда немецкое слово Werk и греческое ergon. И никогда не будет излишним подчеркивать: основная черта действия и энергии заключается не в efficere и effectus, а в том, что вещь выходит к непотаенному предстоянию и предлежанию. Даже там, где греки - а именно Аристотель - говорят о том, что латиняне называют causa efficiens, они никогда не имеют в виду достижение результата. Завершенность в ergon - это произведенность в полноту присутствия, ergon есть то, что в собственном и высшем смысле при-сутствует" [35].
Вряд ли Хайдеггер прав, утверждая, что греки никогда не вкладывали в слово "эргон" значения достижения результата. Но для онтологии Аристотеля тот смысл, который выделен Хайдеггером как ведущий в этом греческом слове, действительно имеет принципиальное значение. "Римляне переводят, то есть понимают ergon, исходя из operatio как actio, и говорят вместо energeia actus, совершенно другое слово с совершенно другой областью значения. Про-изведенное оказывается теперь тем, что получается из той или иной оре-ratio. Получается же здесь то, что вытекает из actio и следует за actio: следствие. Действительное теперь - получившееся как следствие. Следствие производится тем, что ему предшествует, - причиной (causa). Действительное выявляется отныне в свете каузальности, во главе которой стоит causa efficiens" {там же, 212-213}. Эту цитату следует прокомментировать аналогичным образом: вряд ли можно считать понятие причины чуждым понятию energeia, даже если мы учтем отличие aitia от causa, но если забыть, что причинение, исходящее от перводвигателя, само основывается на полноте сущности, вечно находящейся в настоящем, то идея Аристотеля - и с этим надо согласиться - будет незаметно, но очень серьезно искажена.
Абсолют-энергейя, очерченный Аристотелем в "Метафизике", производит весьма необычное впечатление (возможно, что таковым оно было и у греческих философов, и тогда этой причиной, а не скудостью источников надо объяснять тот факт, что в традиции платонизма лишь Плотин впервые сказал если не то же самое, то хотя бы о том же самом, трактуя первые две ипостаси своей системы). Необычность уже в том, что действительность предшествует возможности: привычная картина порождения действительного многообразия из потенциальной неопределенности замещается противоположной. Действительность оказывается простым единством, а возможность - вторичным подвижным многообразием, причем источником и причиной ее является действительность; рождается не действительность, а возможность. Необычно и то, что высшая форма ничего не оформляет, а чистая чтойность ни от чего не отличает абсолют (или отличает от всего, что равнозначно, ибо отрицает саму специфику чтойности). В предшествующих главах предпринимались усилия показать, что глубинные интуиции первых философов и открытия Платона согласуются с этими парадоксами, а это именно парадоксы, то есть, если перевести калькой, невероятности; невероятности же при изменении точки зрения могут стать очевидностями. Поэтому свойства первосущности, о которых ниже пойдет речь, можно воспринимать и как апогей парадоксальности, и как изначальные интуиции греческой мысли. Такова идея совпадения (а не слияния) противоположностей, которую в явном виде выражал лишь Гераклит. Как ни странно, именно Аристотель - создатель формальной логики, оппонент Гераклита, автор закона тождества - второй античный мыслитель, явно выдвигающий идею совпадения противоположностей.
Из текстов, которые уже указывались, следует, что первосущность есть единство, не имеющее противоположности. Но это не просто единство, а единство, в котором сходятся члены оппозиции, так как уровень множества, отрицающего единство, составлен из двух противостоящих элементов - из материи и формы. У Аристотеля намечены два центра совпадения противоположностей: с одной стороны, таковым является материя как субстрат, с другой же - сущность как субстрат. Но между ними существенная разница. Материя есть возможность различения противоположностей, сущность - действительность их совпадения. Материя есть и то и другое, сущность - ни то ни другое. Поскольку субстратом могут быть и возможность и действительность, ясно, что действительным субстратом следует называть сущность. Мы видели, что первосущность, то есть бытие в осуществленности, не является ни формой, ни материей; ни общим, ни единичным; ни объектом, ни субъектом.
Вряд ли Хайдеггер прав, утверждая, что греки никогда не вкладывали в слово "эргон" значения достижения результата. Но для онтологии Аристотеля тот смысл, который выделен Хайдеггером как ведущий в этом греческом слове, действительно имеет принципиальное значение. "Римляне переводят, то есть понимают ergon, исходя из operatio как actio, и говорят вместо energeia actus, совершенно другое слово с совершенно другой областью значения. Про-изведенное оказывается теперь тем, что получается из той или иной оре-ratio. Получается же здесь то, что вытекает из actio и следует за actio: следствие. Действительное теперь - получившееся как следствие. Следствие производится тем, что ему предшествует, - причиной (causa). Действительное выявляется отныне в свете каузальности, во главе которой стоит causa efficiens" {там же, 212-213}. Эту цитату следует прокомментировать аналогичным образом: вряд ли можно считать понятие причины чуждым понятию energeia, даже если мы учтем отличие aitia от causa, но если забыть, что причинение, исходящее от перводвигателя, само основывается на полноте сущности, вечно находящейся в настоящем, то идея Аристотеля - и с этим надо согласиться - будет незаметно, но очень серьезно искажена.
Абсолют-энергейя, очерченный Аристотелем в "Метафизике", производит весьма необычное впечатление (возможно, что таковым оно было и у греческих философов, и тогда этой причиной, а не скудостью источников надо объяснять тот факт, что в традиции платонизма лишь Плотин впервые сказал если не то же самое, то хотя бы о том же самом, трактуя первые две ипостаси своей системы). Необычность уже в том, что действительность предшествует возможности: привычная картина порождения действительного многообразия из потенциальной неопределенности замещается противоположной. Действительность оказывается простым единством, а возможность - вторичным подвижным многообразием, причем источником и причиной ее является действительность; рождается не действительность, а возможность. Необычно и то, что высшая форма ничего не оформляет, а чистая чтойность ни от чего не отличает абсолют (или отличает от всего, что равнозначно, ибо отрицает саму специфику чтойности). В предшествующих главах предпринимались усилия показать, что глубинные интуиции первых философов и открытия Платона согласуются с этими парадоксами, а это именно парадоксы, то есть, если перевести калькой, невероятности; невероятности же при изменении точки зрения могут стать очевидностями. Поэтому свойства первосущности, о которых ниже пойдет речь, можно воспринимать и как апогей парадоксальности, и как изначальные интуиции греческой мысли. Такова идея совпадения (а не слияния) противоположностей, которую в явном виде выражал лишь Гераклит. Как ни странно, именно Аристотель - создатель формальной логики, оппонент Гераклита, автор закона тождества - второй античный мыслитель, явно выдвигающий идею совпадения противоположностей.
Из текстов, которые уже указывались, следует, что первосущность есть единство, не имеющее противоположности. Но это не просто единство, а единство, в котором сходятся члены оппозиции, так как уровень множества, отрицающего единство, составлен из двух противостоящих элементов - из материи и формы. У Аристотеля намечены два центра совпадения противоположностей: с одной стороны, таковым является материя как субстрат, с другой же - сущность как субстрат. Но между ними существенная разница. Материя есть возможность различения противоположностей, сущность - действительность их совпадения. Материя есть и то и другое, сущность - ни то ни другое. Поскольку субстратом могут быть и возможность и действительность, ясно, что действительным субстратом следует называть сущность. Мы видели, что первосущность, то есть бытие в осуществленности, не является ни формой, ни материей; ни общим, ни единичным; ни объектом, ни субъектом.
|
|