Скачать 180.14 Кбайт
Категория бытия в классической западноевропейской философии
Ответом будет нахождение реальности, которая лишена материи не потому, что она, подобно родовидовым абстракциям, производна и зависима от материального субстрата, но в силу собственной самодостаточности. Иными словами, эта реальность должна быть первичнее, чем противостояние формы и материи. Естественно, что в таком случае она не будет ни в каком смысле возможностью или неосуществленностью, но будет полной действительностью. Черты такой реальности явственно вырисовывались при анализе сущности, осуществившейся в материи, то есть при рассмотрении тех типов реальности, которые приближались к сущности, будучи сущностью в возможности: мы уже знаем, что она должна быть мыслимой, цельной, самостоятельной, простой и – самое главное – должна быть подлежащим, субъектом для предикатов, но никоим образом не сказуемым для чего бы то ни было. В Kat. 5, 3b24-4b19 Аристотель указывает, что сущности ничто не противоположно. Это отличает ее от качества, но роднит с количеством, ведь определенному количеству тоже ничто не противоположно. Но что свойственно только сущности, что, по Аристотелю, составляет ее главную особенность, – это способность быть носителем противоположностей, содержать их в себе, оставаясь при этом одной и той же.
Эта удивительная способность сущности выделяет ее из всего остального сущего. Добро и зло не могут быть одним и тем же, высказывания о них не могут быть одновременно истинными и ложными, но человек может быть, оставаясь собой, и плохим и хорошим. Дело в том, поясняет Аристотель, что сущности, принимая противоположности, меняются сами, а качества и мнения однозначны; для них изменение – это в некотором смысле перемена мест слагаемых. Что же это за сущности, которые могут, оставаясь самими собой и одними и теми же по числу, меняться и допускать если не единство, то, по крайней мере, сосуществование противоположностей? Примеры, приводимые Аристотелем, относятся к живым сущностям. Но и без примеров достаточно ясно, что эти особенности могут быть присущи только живому существу. Сущностью в самом специфическом смысле оказывается живой индивидуум. Жизнь оказалась действительностью всего того, что в предшествующем анализе выступало как возможность сущности. Этим определяется путь, по которому можно восходить к полной актуализации сущности, – путь осуществления потенций жизни. Отсюда понятнее становится то, что проблему существования отделимых от материи форм (принципиальную для главного вопроса "Метафизики") Аристотель связывал с понятием "природного существа". Когда Аристотель с одобрением отзывается о Платоне, говорившем, что идей столько, сколько природных существ (eide estin hoposa physei), и замечает, что отделимость формы возможна только для этих сущностей (1070а18-19), то он имеет в виду жизнь "природы", которая существует в качестве общего, но при этом только в конкретных индивидах.
Это единственный способ действительного существования универсалии. Жизнь, в которой находит свою действительность телесный мир, сама еще содержит потенциальное начало. Аристотель прямо указывает (De an. 412a27), что существует иерархия энтелехий, и, пользуясь этим указанием, мы можем представить себе восходящий ряд осуществлений возможности от материи до высшей действительности, ряд, в котором жизнь будет средним звеном, объясняющим и связывающим две крайние точки данной последовательности: материю и ум.
>
--------------------------------------------------------------------------------
IV. АРИСТОТЕЛЬ (продолжение)
4. Сущность и действительность
Восхождение к действительной сущности Аристотель описывает на языках трех реальностей: "О душе" и некоторые фрагменты "Метафизики" говорят на языке биологии, изображая восхождение как повышение степени оживотворенности; "Физика" и XII книга "Метафизики" употребляют понятия космологии, возводя все движущееся к перводвигателю; 7 и 9 главы XII книги "Метафизики" говорят на языке онтологии. Можно выделить и еще один аспект: "Никомахова этика", "О небе" и 10 глава XII книги "Метафизики" пользуются категориями этики, но этот аспект трудно отделить от трех предыдущих. Во всех случаях речь идет об одном и том же, поэтому понятия в принципе аналогичны и взаимозамеиимы, но на деле каждый из этих языков предполагает свою систему понятий, не эксплицированную Аристотелем, что весьма затрудняет реконструкцию учения в его цельности. Остается лишь следовать поликонцептуальности Аристотеля, стараясь не терять из вида единый предмет описания.
Поскольку путь, который должна пройти сущность, есть некоторого рода изменение, то он имеет общую для всякого изменения структуру: должны быть две противоположности, переходящие друг в друга, и нечто третье, способное стать и тем и другим, то есть субстрат изменения, или материя. Из этой аристотелевской схемы видно, что ни одна из противоположностей не может быть материей. Сущее, поскольку оно двойственно, изменяется от сущего в возможности к сущему в действительности. Следовательно, материя и возможность суть понятия, денотат которых совпадает не только не всегда, но и не во всех отношениях: субстратом изменения сущности является сущее, в роли "лишенности" выступает сущее в возможности, в роли формы - сущее в действительности.
Эта удивительная способность сущности выделяет ее из всего остального сущего. Добро и зло не могут быть одним и тем же, высказывания о них не могут быть одновременно истинными и ложными, но человек может быть, оставаясь собой, и плохим и хорошим. Дело в том, поясняет Аристотель, что сущности, принимая противоположности, меняются сами, а качества и мнения однозначны; для них изменение – это в некотором смысле перемена мест слагаемых. Что же это за сущности, которые могут, оставаясь самими собой и одними и теми же по числу, меняться и допускать если не единство, то, по крайней мере, сосуществование противоположностей? Примеры, приводимые Аристотелем, относятся к живым сущностям. Но и без примеров достаточно ясно, что эти особенности могут быть присущи только живому существу. Сущностью в самом специфическом смысле оказывается живой индивидуум. Жизнь оказалась действительностью всего того, что в предшествующем анализе выступало как возможность сущности. Этим определяется путь, по которому можно восходить к полной актуализации сущности, – путь осуществления потенций жизни. Отсюда понятнее становится то, что проблему существования отделимых от материи форм (принципиальную для главного вопроса "Метафизики") Аристотель связывал с понятием "природного существа". Когда Аристотель с одобрением отзывается о Платоне, говорившем, что идей столько, сколько природных существ (eide estin hoposa physei), и замечает, что отделимость формы возможна только для этих сущностей (1070а18-19), то он имеет в виду жизнь "природы", которая существует в качестве общего, но при этом только в конкретных индивидах.
Это единственный способ действительного существования универсалии. Жизнь, в которой находит свою действительность телесный мир, сама еще содержит потенциальное начало. Аристотель прямо указывает (De an. 412a27), что существует иерархия энтелехий, и, пользуясь этим указанием, мы можем представить себе восходящий ряд осуществлений возможности от материи до высшей действительности, ряд, в котором жизнь будет средним звеном, объясняющим и связывающим две крайние точки данной последовательности: материю и ум.
>
--------------------------------------------------------------------------------
IV. АРИСТОТЕЛЬ (продолжение)
4. Сущность и действительность
Восхождение к действительной сущности Аристотель описывает на языках трех реальностей: "О душе" и некоторые фрагменты "Метафизики" говорят на языке биологии, изображая восхождение как повышение степени оживотворенности; "Физика" и XII книга "Метафизики" употребляют понятия космологии, возводя все движущееся к перводвигателю; 7 и 9 главы XII книги "Метафизики" говорят на языке онтологии. Можно выделить и еще один аспект: "Никомахова этика", "О небе" и 10 глава XII книги "Метафизики" пользуются категориями этики, но этот аспект трудно отделить от трех предыдущих. Во всех случаях речь идет об одном и том же, поэтому понятия в принципе аналогичны и взаимозамеиимы, но на деле каждый из этих языков предполагает свою систему понятий, не эксплицированную Аристотелем, что весьма затрудняет реконструкцию учения в его цельности. Остается лишь следовать поликонцептуальности Аристотеля, стараясь не терять из вида единый предмет описания.
Поскольку путь, который должна пройти сущность, есть некоторого рода изменение, то он имеет общую для всякого изменения структуру: должны быть две противоположности, переходящие друг в друга, и нечто третье, способное стать и тем и другим, то есть субстрат изменения, или материя. Из этой аристотелевской схемы видно, что ни одна из противоположностей не может быть материей. Сущее, поскольку оно двойственно, изменяется от сущего в возможности к сущему в действительности. Следовательно, материя и возможность суть понятия, денотат которых совпадает не только не всегда, но и не во всех отношениях: субстратом изменения сущности является сущее, в роли "лишенности" выступает сущее в возможности, в роли формы - сущее в действительности.
|
|