Скачать 180.14 Кбайт
Категория бытия в классической западноевропейской философии
: Phaed. 79a), eidos – к внешности, soma – к идеальности. В связи с этой особенностью аттического (отнюдь не только платоновского склада мышления) не следовало бы говорить свысока, что такое-то понятие еще не стало термином; скорее нужно отдать должное мудрости греков, опасавшихся, что понятие может им стать.
В то же время определенно прослеживается нарастание у Платона интереса к предельному обобщению того или иного типа действительности в слове. Если в ранних диалогах онтологизация изучаемых качеств или добродетелей осуществляется при помощи ad hoc придуманных оборотов, взятых из лексики данной беседы (что есть нечто – ti pote esti, через что – dia ti, kata ti), при помощи артикля (вопросу подлежит не "что есть...", а "чтойность" – оу ti esti..., allho esti to...) (Hipp. Maj. 287d), то позднее появляются eidos, genos, typos, morphe, paradeigma, physis. Oysia в ранних диалогах часто употребляется во множественном числе, так как речь идет о сущностях вещей: в "Теэтете" уже ставится вопрос о сущности как таковой, то есть о "бытии": "То общее во всех вещах... которое ты называешь "бытием" или "небытием" (185с); сущность "...особенно распространяется на все" (toyto gar malista epi panton parepetai) (186a). В "Государстве" oysia – это уже no-преимуществу чистое бытие (V 479с, VI 486а, IX 585b-d). Наивысшие обобщения "Софиста" (megista gene, среди которых "бытие") – также характерная тема позднего Платона.
Поставив, таким образом, вопрос о "сущем как сущем", Платон приходит к необходимости исследовать общую природу этого понятия, найти ему соответствие в действительности, в том числе космологической, и определить его отношения с другими gene.
4. Инобытие
В диалогах позднего периода Платон проводит разносторонний анализ понятия бытия, уточняя само понятие и развертывая скрытые в нем содержательные возможности. Ясно, что бытие – это предел становления вещей "здешнего" мира, что они нуждаются в нем как в своей истине и основе. Но самодостаточно ли бытие, может ли оно быть своей основой, может ли быть единым в себе и как относится ко множеству вне себя? В "Пармениде" рассматривается самая, может быть, принципиальная из этих проблем – отношение единого" к иному. В "Софисте" иное проникает в само единство и обнаруживается, что бытие не может оставаться простой однородностью, но должно иметь внутреннюю структуру. "Филеб" раскрывает эту проблематику на языке пифагорейских категорий предела и беспредельного. В "Тимее" дан космологический аспект онтологии Платона. И наконец, в "Государстве" содержится учение о безосновной основе бытия.
Рассмотрим диалоги "Парменид" и "Софист" в той мере, в какой понятие бытия получает в них новые определения. Оба диалога направлены против элейского и неоэлейского учения о существовании замкнутого в себе абсолюта. В "Пармениде" систематически рассмотрены восемь допущений (hypothesis – предпосылка, основание) относительно бытия или небытия единого и вытекающие из них следствия для самого единого и иного [22]. Особенно значительны выводы из двух допущений. Первая предпосылка ставит вопрос: "если есть единое, то чем оно может быть?" Или: "может ли единое (hen) быть многим (polla)?". Выясняется, что если есть единое, то оно не может быть ни чем, а следовательно, вообще не может быть: ведь любая определенность превратит его в множество. Если единое только едино, то оно "никоим образом не причастно бытию (oydamos ara, to hen oysias metechei)" (141e). Отсюда можно заключить, что быть собой невозможно, если ограничиться только этим. В то же время быть – значит быть собой, быть самотождественным. Выход из этой антиномии Платон видит в раскрытии внутренней логики бытия. Вторая предпосылка допускает, что единое есть не только единое, но и существующее единое. Анализ первого допущения уже показал, что единое и бытие – не одно и то же. Второе обнаруживает, что стоит нам признать единое сущим, как возникнет двойственность, ибо единое соединяется не с собой, а с чем-то иным, то есть с бытием; следовательно, возникнет множество, отношение и все, что с этим связано. Единое оказывается раздробленным из-за бытия (kekermatismenon hypo tes oysias) и разделенным бытием (hypo toy ontos dianenememenon), в результате чего возникает многочисленное и неопределенное множество (polla te kai apeira to plethos estin) (144e).
Бытие в этой ситуации стало разделяющей, но в то же время и соединяющей силой, так как единое здесь, в отличие от первого допущения, существует. Важнейшим следствием связи единого с бытием оказывается то, что ему можно теперь приписывать многие свойства, которые не совмещались с единым в рамках первого допущения, причем именно бытие открыло такую возможность. "То, что бытие – предикат, и притом первый из предикатов, основа и источник предикации вообще, – в этом утверждении заключена суть всей системы Платона" {27, 148}. Вывод П. П. Гайденко, сделанный на основе неявных платоновских установок, получает, как мы увидим, подтверждение в дальнейшей истории проблемы бытия как предиката. Следует лишь заметить, что понимание бытия как субъекта предикации также присутствует в онтологии Платона: такова "идея" в ранних и средних диалогах.
В то же время определенно прослеживается нарастание у Платона интереса к предельному обобщению того или иного типа действительности в слове. Если в ранних диалогах онтологизация изучаемых качеств или добродетелей осуществляется при помощи ad hoc придуманных оборотов, взятых из лексики данной беседы (что есть нечто – ti pote esti, через что – dia ti, kata ti), при помощи артикля (вопросу подлежит не "что есть...", а "чтойность" – оу ti esti..., allho esti to...) (Hipp. Maj. 287d), то позднее появляются eidos, genos, typos, morphe, paradeigma, physis. Oysia в ранних диалогах часто употребляется во множественном числе, так как речь идет о сущностях вещей: в "Теэтете" уже ставится вопрос о сущности как таковой, то есть о "бытии": "То общее во всех вещах... которое ты называешь "бытием" или "небытием" (185с); сущность "...особенно распространяется на все" (toyto gar malista epi panton parepetai) (186a). В "Государстве" oysia – это уже no-преимуществу чистое бытие (V 479с, VI 486а, IX 585b-d). Наивысшие обобщения "Софиста" (megista gene, среди которых "бытие") – также характерная тема позднего Платона.
Поставив, таким образом, вопрос о "сущем как сущем", Платон приходит к необходимости исследовать общую природу этого понятия, найти ему соответствие в действительности, в том числе космологической, и определить его отношения с другими gene.
4. Инобытие
В диалогах позднего периода Платон проводит разносторонний анализ понятия бытия, уточняя само понятие и развертывая скрытые в нем содержательные возможности. Ясно, что бытие – это предел становления вещей "здешнего" мира, что они нуждаются в нем как в своей истине и основе. Но самодостаточно ли бытие, может ли оно быть своей основой, может ли быть единым в себе и как относится ко множеству вне себя? В "Пармениде" рассматривается самая, может быть, принципиальная из этих проблем – отношение единого" к иному. В "Софисте" иное проникает в само единство и обнаруживается, что бытие не может оставаться простой однородностью, но должно иметь внутреннюю структуру. "Филеб" раскрывает эту проблематику на языке пифагорейских категорий предела и беспредельного. В "Тимее" дан космологический аспект онтологии Платона. И наконец, в "Государстве" содержится учение о безосновной основе бытия.
Рассмотрим диалоги "Парменид" и "Софист" в той мере, в какой понятие бытия получает в них новые определения. Оба диалога направлены против элейского и неоэлейского учения о существовании замкнутого в себе абсолюта. В "Пармениде" систематически рассмотрены восемь допущений (hypothesis – предпосылка, основание) относительно бытия или небытия единого и вытекающие из них следствия для самого единого и иного [22]. Особенно значительны выводы из двух допущений. Первая предпосылка ставит вопрос: "если есть единое, то чем оно может быть?" Или: "может ли единое (hen) быть многим (polla)?". Выясняется, что если есть единое, то оно не может быть ни чем, а следовательно, вообще не может быть: ведь любая определенность превратит его в множество. Если единое только едино, то оно "никоим образом не причастно бытию (oydamos ara, to hen oysias metechei)" (141e). Отсюда можно заключить, что быть собой невозможно, если ограничиться только этим. В то же время быть – значит быть собой, быть самотождественным. Выход из этой антиномии Платон видит в раскрытии внутренней логики бытия. Вторая предпосылка допускает, что единое есть не только единое, но и существующее единое. Анализ первого допущения уже показал, что единое и бытие – не одно и то же. Второе обнаруживает, что стоит нам признать единое сущим, как возникнет двойственность, ибо единое соединяется не с собой, а с чем-то иным, то есть с бытием; следовательно, возникнет множество, отношение и все, что с этим связано. Единое оказывается раздробленным из-за бытия (kekermatismenon hypo tes oysias) и разделенным бытием (hypo toy ontos dianenememenon), в результате чего возникает многочисленное и неопределенное множество (polla te kai apeira to plethos estin) (144e).
Бытие в этой ситуации стало разделяющей, но в то же время и соединяющей силой, так как единое здесь, в отличие от первого допущения, существует. Важнейшим следствием связи единого с бытием оказывается то, что ему можно теперь приписывать многие свойства, которые не совмещались с единым в рамках первого допущения, причем именно бытие открыло такую возможность. "То, что бытие – предикат, и притом первый из предикатов, основа и источник предикации вообще, – в этом утверждении заключена суть всей системы Платона" {27, 148}. Вывод П. П. Гайденко, сделанный на основе неявных платоновских установок, получает, как мы увидим, подтверждение в дальнейшей истории проблемы бытия как предиката. Следует лишь заметить, что понимание бытия как субъекта предикации также присутствует в онтологии Платона: такова "идея" в ранних и средних диалогах.
|
|