Скачать 180.14 Кбайт
Категория бытия в классической западноевропейской философии
Эту свободу можно назвать необходимостью лишь в одном смысле - поскольку она является необходимостью собственного бытия, свободой свободной личности - делать главное и свое, а не свободой делать что попало (Met.XII,7,10). Поэтому Аристотель замечает в De int. 23a19-21: "Быть может, необходимое и не необходимое суть начало бытия или небытия всего, а остальное должно рассматривать как следствия из них". "Необходимое" здесь соответствует внекаузальной действительности "Метафизики" и может рассматриваться как синоним "свободного", а "не необходимое" - как синоним "возможного".
Первосущности свойственна также творческая активность, принадлежащая к самой ее природе. Аристотель критикует своих предшественников за то, что они. не смогли разгадать тайну вечного движения, поскольку не видели единого субстрата природы и динамики возможного и действительного. Они доказали, что становление не может иметь своим началом ни бытие, ни небытие, ни их связь. Аристотель выдвигает свой взгляд, согласно которому движение составляет собственную сущность первоначала (1071b20). Оно есть действительность и потому творит само и создает свое максимальное подобие - вечное становление (Met. XII. 6; Phys. 1, 6, 8; De gen. et cor. 11, 10). "Творит", правда, имеет двоякий смысл. Сущность в возможности творит, имитируя действительность и побуждаемая эросом. Энтелехия сущности творит не действием или движением, а простым бытием, ее деятельность - бытие.
Наконец, немаловажно заметить, что бытие первосущности не исключает, а включает в себя экзистенциальный характер как свой момент. Считается, что греки не знали понятия экзистенции, то есть индивидуального наличного существования, не сводимого к все-общности бытия. "Мир Аристотеля состоит из существующих без существования", - утверждает Жильсон {152, 50}. "Исходная ошибка Аристотеля и его последователей в том, что они употребляли глагол "быть" в одном значении, тогда как он имеет в действительности два. Если подразумевается, что вещь есть, тогда есть только индивидуумы, а форм нет; если подразумевается, что вещь есть что-то, тогда существуют только формы, а индвидуумы - нет" {ibid., 49}. Примерно то же утверждает Оуэнес {204, 466-67}. Но на самом деле все предпосылки для дистинкции сущности и существования у Аристотеля налицо. Она не сформулирована явно лишь потому, что в этом не было особой необходимости: группа категорий выполняет функции понятия "экзистенция" более содержательно и дифференцированно, чем это сделала бы одна абстрактная категория. Если говорить о существовании сущности, то это содержание выражается понятием формы, если говорить о не сводимом к абстрактным противоположностям конкретном бытии, то речь пойдет о материи. Наличность бытия выражается понятием "составного": соединение материи и формы дает пространственно-временную единичность. Понятия tode ti и ti esti фиксируют аспекты фактической данности вещи. Если требуется подчеркнуть несовпадение сущности и существования, Аристотель употребляет в качестве обозначения существования инфинитив глагола "быть" (to einai) с винительным падежом (замечание Тренделенбурга). Но главный экзистенциальный смысл несет сама oysia, поскольку это не просто to on или to einai, но максимум конкретности и индивидуальности, данный в вечном настоящем.
Из этого становится понятным, почему Аристотель. не выделил тему экзистенция в самостоятельную, помеченную однозначным термином область: это была бы "межеумочная" область, бесполезная для конкретного анализа. Примерно та же ситуация, кажется, сложилась с принципом индивидуации: в средние века шли споры, считать ли таковым материю или форму, но в системе Аристотеля нет м;еста для такого слишком общего принципа, так как анализируются весьма различные процессы; это и нумерическое умножение сущности, и видовая дифференциация, и нарастание индивидуальности-сущности. Таким образом, Аристотель представляет себе, что такое экзистенция, и дает развернутый анализ-ее различных типов. Другое дело, что средневековая философия выдвигает новое толкование экзистенции, но это не значит, что за нововведением должна обязательно стоять духовная революция. Вполне могло статься, что дело - в мирной реформе понятийного аппарата, вызванной экзегетическими или школьными потребностями.
Итак, мы видели, что если собрать вместе все рассеянные по текстам Аристотеля признаки первосущности, то можно установить ее собственную "чтойность". Прежде всего первосущность - это то, что отвечает на вопрос, что есть сущее как таковое. Она - бытие, существующее в наибольшей степени. Далее, это то, что обладает умом, душой и жизнью. Следовательно, это не просто сущность, а живое сознательное существо. Оно уникально и индивидуально, все качества универсума являются его предикатами, но оно не сводимо ни к одному из них, так же как и к их сумме. Оно свободно или, что то же самое, совпадает с собственной необходимостью. Его существование является его же смыслом, смысл же реализуется как действительным бытием, так и бесконечной возможностью. Этот способ существования смысла можно назвать творческой активностью: оно, будучи действительностью, творит все возможное, а все возможное творит его, движимое любовью к действительности, к энергийному бытию.
Первосущности свойственна также творческая активность, принадлежащая к самой ее природе. Аристотель критикует своих предшественников за то, что они. не смогли разгадать тайну вечного движения, поскольку не видели единого субстрата природы и динамики возможного и действительного. Они доказали, что становление не может иметь своим началом ни бытие, ни небытие, ни их связь. Аристотель выдвигает свой взгляд, согласно которому движение составляет собственную сущность первоначала (1071b20). Оно есть действительность и потому творит само и создает свое максимальное подобие - вечное становление (Met. XII. 6; Phys. 1, 6, 8; De gen. et cor. 11, 10). "Творит", правда, имеет двоякий смысл. Сущность в возможности творит, имитируя действительность и побуждаемая эросом. Энтелехия сущности творит не действием или движением, а простым бытием, ее деятельность - бытие.
Наконец, немаловажно заметить, что бытие первосущности не исключает, а включает в себя экзистенциальный характер как свой момент. Считается, что греки не знали понятия экзистенции, то есть индивидуального наличного существования, не сводимого к все-общности бытия. "Мир Аристотеля состоит из существующих без существования", - утверждает Жильсон {152, 50}. "Исходная ошибка Аристотеля и его последователей в том, что они употребляли глагол "быть" в одном значении, тогда как он имеет в действительности два. Если подразумевается, что вещь есть, тогда есть только индивидуумы, а форм нет; если подразумевается, что вещь есть что-то, тогда существуют только формы, а индвидуумы - нет" {ibid., 49}. Примерно то же утверждает Оуэнес {204, 466-67}. Но на самом деле все предпосылки для дистинкции сущности и существования у Аристотеля налицо. Она не сформулирована явно лишь потому, что в этом не было особой необходимости: группа категорий выполняет функции понятия "экзистенция" более содержательно и дифференцированно, чем это сделала бы одна абстрактная категория. Если говорить о существовании сущности, то это содержание выражается понятием формы, если говорить о не сводимом к абстрактным противоположностям конкретном бытии, то речь пойдет о материи. Наличность бытия выражается понятием "составного": соединение материи и формы дает пространственно-временную единичность. Понятия tode ti и ti esti фиксируют аспекты фактической данности вещи. Если требуется подчеркнуть несовпадение сущности и существования, Аристотель употребляет в качестве обозначения существования инфинитив глагола "быть" (to einai) с винительным падежом (замечание Тренделенбурга). Но главный экзистенциальный смысл несет сама oysia, поскольку это не просто to on или to einai, но максимум конкретности и индивидуальности, данный в вечном настоящем.
Из этого становится понятным, почему Аристотель. не выделил тему экзистенция в самостоятельную, помеченную однозначным термином область: это была бы "межеумочная" область, бесполезная для конкретного анализа. Примерно та же ситуация, кажется, сложилась с принципом индивидуации: в средние века шли споры, считать ли таковым материю или форму, но в системе Аристотеля нет м;еста для такого слишком общего принципа, так как анализируются весьма различные процессы; это и нумерическое умножение сущности, и видовая дифференциация, и нарастание индивидуальности-сущности. Таким образом, Аристотель представляет себе, что такое экзистенция, и дает развернутый анализ-ее различных типов. Другое дело, что средневековая философия выдвигает новое толкование экзистенции, но это не значит, что за нововведением должна обязательно стоять духовная революция. Вполне могло статься, что дело - в мирной реформе понятийного аппарата, вызванной экзегетическими или школьными потребностями.
Итак, мы видели, что если собрать вместе все рассеянные по текстам Аристотеля признаки первосущности, то можно установить ее собственную "чтойность". Прежде всего первосущность - это то, что отвечает на вопрос, что есть сущее как таковое. Она - бытие, существующее в наибольшей степени. Далее, это то, что обладает умом, душой и жизнью. Следовательно, это не просто сущность, а живое сознательное существо. Оно уникально и индивидуально, все качества универсума являются его предикатами, но оно не сводимо ни к одному из них, так же как и к их сумме. Оно свободно или, что то же самое, совпадает с собственной необходимостью. Его существование является его же смыслом, смысл же реализуется как действительным бытием, так и бесконечной возможностью. Этот способ существования смысла можно назвать творческой активностью: оно, будучи действительностью, творит все возможное, а все возможное творит его, движимое любовью к действительности, к энергийному бытию.
|
|