Конечно, учение стоиков о квазибытии, то есть идеальности, не лишено логической утонченности; они попытались сделать то же, что в свое время неокантианцы, – найти реальность, которая не "существовала" бы, а "значила", и уйти таким образом от антиномий двойственного характера бытия, то есть от такой ситуации, когда "быть" нельзя одновременно приписать и идеальному и экзистенциально-вещественному. Но такая постановка проблемы и такое ее решение лишь создают большие искусственные сложности. Это видно из учения стоиков о "лектон" (мн. ч. "лекта"), то есть о сказываемом как значимом. А. Ф. Лосев предпринял оригинальную трактовку стоицизма сквозь призму теории "лектон" (обычно остающейся в тени при изложении стоической философии) и показал, что "лектон" есть онтологически нейтральная реальность, выделенная стоиками в качестве замкнутого на себя и оторванного от всех иных реальностей смысла, но с необходимостью вплетающегося во все реальности и сообщающего им формальную структуру, причем осмысливается в результате этого не мир, а само "лектон" (см. анализ "лектон" в: {60, 5, 86-178}; особенно о его онтологических аспектах: {там же, 114-121}).

В учении о логосе и мире как живом и разумном существе стоики снимают резкую раздвоенность мира на тело и смысл, но "лектон", собственно, так и остается элементом амальгамы, не вступая в действительное слияние с миром, и в этом, может быть, наиболее характерная черта стоического учения о бытии. Эфирный логос стоиков и логос Гераклита в этом отношении – полярные принципы. Наличие элемента, не относящегося ни к бытию, ни к небытию, то есть некоего квазибытия (см.: Diog. L. VII, 61), которое даже не имеет прямого отношения к истине и лжи, пока не станет частью действия по реализации высказывания (Sext. Emp. Adv. math. VIII, 74), – это открытие эллинистической онтологии, и его важность мы оценим лишь на фоне обзора всех раннеэллинистических школ. У стоиков в каком-то смысле новизна этого открытия меньше заметна, чем в других направлениях, так как стоики были сознательными реставраторами философской старины; к тому же "лектон" – это обязательно связь, а в конце концов – некое космическое предложение; но, с другой стороны, тем заметнее бессвязность этого предложения с жизнью мира. Отсюда ясно, почему искомая цельность бытия обернулась разобщенностью начал.

Скептическая школа, естественно, не выдвигает никакого положительного учения о бытии. Даже те содержательные высказывания о сущем, которые делаются при опровержении догматиков, мало дают для понимания скептической позиции: нетрудно заметить, что трактовки бытия выдвигаются скептиками ad hoc в зависимости от того, что нужно противопоставить оппонентам. Тем не менее в истории понятия "бытие" античный скептицизм – чрезвычайно важный, хотя и трудно формулируемый, момент. В учении скептиков мы находим, как и у стоиков, описание онтологически нейтральной реальности, не относимой ни к бытию, ни к небытию, ни к "да", ни к "нет". Вывести к этой реальности может принцип исостении (isostheneia), который расценивался Секстом как основа (arche) скептицизма (Sext. Emp. Pyrrh. I, 12). Этот принцип гласит, что все доводы равносильны и любому утверждению можно противопоставить столь же обоснованное отрицание. Речь идет не о бессмысленности высказываний, но именно об их равномощности (то есть о том, что много веков спустя назвали антиномией). Взаимная нейтрализация противоположных высказываний оставляет лишь одну действительность – существующее перед лицом явлений сознание. Этот остаток внетеоретичен, поскольку сознание воздерживается от какой-либо идеальной картины мира, но он в высшей степени практичен, пожалуй, даже сверхутилитарно практичен. Скепсис освободил его для чистого личностного действия, "эпохэ" позволило совершать поступки не на основе абстрактной необходимости довода, а исходя из свободного решения. Причем это решение вовсе не произвольно: один из главных принципов скептицизма призывает следовать явлениям, которые сами по себе, вне теоретического толкования, несомненны. Все явления обладают достаточной степенью вероятности для того, чтобы инициировать действие, а это и есть необходимость человеческой природы.

Реальность, находящаяся вне утверждения и отрицания, следовательно, вне бытия и небытия, – это действительность непосредственной жизни. Но этот "витальный" смысл имеет и онтологический аспект, так как ближайшим определением жизни как индивидуального явления будет "существование". Реальность, соотносимая с "да" и "нет", будет в свою очередь носителем "сущности". Поэтому, прибегая к поздней терминологии, можно выразить главную идею скептицизма как освобождение "существования" от каузальной власти "сущности". Как ни странно, идея абсолютного бытия восстанавливается тем самым в новом аспекте – как тождество жизни и блага.