– Показалось. Будто ты кого-то покрываешь, чего-то недоговариваешь. Интуиция, если хочешь. И чем дольше я с тобой говорю, тем больше мне так кажется. Ты весьма привередлив по мелочам – но небрежен в обобщениях. Есть у тебя такая манера, словно мыслишь по заданному образцу. Любопытный характер. Чем-то на Юки похож. По жизни с трудом пробираешься. Окружающим понять тебя трудно. Оступился, упал – вся жизнь под откос, и никто тебе не поможет. В этом вы с Юки два сапога пара. Вот и на этот раз – считай, тебе крупно повезло. Гиблое это дело – полицию за нос водить. Сегодня ты выкрутился, но нет никаких гарантий, что выкрутишься и завтра. “Своя система мышления” – вещь неплохая, но если за нее все время цепляться, можно и лоб расшибить. Не те сейчас времена…

– Я-то как раз не цепляюсь, – сказал я. – Скорее, это как движения в танце. Рефлекторные. Голова не думает, а тело помнит. И когда звучит музыка, тело само начинает двигаться, очень естественно. И даже когда вокруг все меняется – не важно. Танец очень сложный. Нельзя отвлекаться на то, что вокруг происходит. Начнешь отвлекаться – собьешься с ритма. И будешь просто бездарностью. “Не в струю”…

Хираку Макимура помолчал, глядя на кончик клюшки в вытянутой руке.

– Странный ты, – сказал он наконец. – Что-то ты мне напоминаешь… Но что?

– И действительно – что? – пожал я плечами. Ну, в самом деле, чтоя мог ему напоминать? Картину Пикассо “Голландская ваза и три бородатых всадника”?

– Но в целом, не скрою: ты мне понравился, и я тебе доверяю. Так что уж сделай милость, присмотри за Юки. А придет время – я тебя отблагодарю. Свои долги я возвращаю всегда. Это я, по-моему, уже сказал?

– Да, я слышал…

– Ну, вот и хорошо, – подытожил Хираку Макимура. И небрежным жестом прислонил клюшку к перилам веранды. – Вот и поговорили.

– А что еще написали в газете? – спросил я.

– Да больше почти ничего. Что задушили чулком. Что отели высшей категории в городе – самое сложное место для расследования. Ни имен, ни свидетелей не найти. Что личность убитой устанавливается. И все… Такие происшествия часто случаются. Очень скоро об этом забудут.

– Наверное, – сказал я.

– Хотя кое-кто, я думаю, не забудет, – добавил он.

– Похоже на то, – согласился я.




25.


Юки вернулась в семь. Сказала, что гуляла у моря. Может, хоть поужинаете на дорогу, предложил Хираку Макимура, но Юки только головой покачала. Есть не хочу, заявила она, поеду домой.

– Ну, появится настроение – заезжайте. До конца месяца я, скорее всего, буду в Японии, – сказал отец. И поблагодарил меня за то, что я приехал. Извини, сказал он, что не смог принять получше. Ну что вы, ответил я.

Помощник-Пятница проводил нас до машины. Проходя мимо стоянки за домом, я заметил припаркованные там джип “чероки”, мотоцикл – здоровенную “хонду” на 750 кубов – и тяжелый мотороллер для езды по бездорожью.

– Работа у вас нелегкая, как я погляжу, – сказал я Пятнице.

– Да уж… Забот хватает, – ответил он, чуть подумав. – Сэнсэй ведь не ищет покоя, как обычные писатели. Вся его жизнь – это нескончаемое движение…

– Псих ненормальный, – буркнула Юки себе под нос.

Мы с Пятницей сделали вид, что не услышали.



* * *

Не успели мы сесть в “субару”, как Юки тут же объявила, что хочет есть. Я подрулил к ресторанчику “Хангри Тайгер” тут же, на взморье, и мы съели по стэйку. Я выпил безалкогольного пива.

– Ну, и о чем вы разговаривали? – спросила Юки, переходя к десерту.

Скрывать что-либо смысла не было, и я вкратце рассказал ей, что мне предлагал ее отец.

– Я так и думала, – сказала она мрачно. – Очень на него похоже. Ну, а ты что ответил?

– Отказался, само собой. Такие игры не для меня. Детский сад какой-то, ей-богу… Но тем не менее, я думаю, нам с тобой стоило бы встречаться время от времени. Не ради твоего отца. Просто так, друг для друга. Конечно, между нами дикая пропасть – и в возрасте, и в образе жизни, и думаем мы по-разному, и чувствуем непохоже, – но все-таки, по-моему, мы могли бы неплохо общаться. Как ты считаешь?

Она пожала плечами.

– В общем, захочешь меня увидеть – звони. Никаких встреч по обязанности. Захотим – встречаемся. Все-таки мы с тобой рассказали друг другу то, что никогда никому не рассказывали, и нас теперь связывает общая тайна. Ведь так? Или нет?

Она чуть помялась, потом пробурчала:

– Угу…

– Ведь такие штуки, если долго держать их в себе, разбухают внутри. Так, что и сдержать порой невозможно. И если иногда не выпускать их наружу – взорвешься к чертям. Бабах! Понимаешь? И если такое, не дай бог, случится, жизнь превратится в кошмар… В одиночку сдерживать свои тайны очень нелегко. И тебе нелегко, и мне трудно бывает. Никому не рассказываешь – и никто не понимает, что у тебя внутри… Но мы-то друг друга понимаем. И можем спокойно рассказывать все как есть.

Она молча кивнула.

– Я от тебя ничего не требую. Захочешь рассказать что-нибудь – звонишь мне по телефону. Неважно, чего там хотел от меня твой отец.