– Вот только... В таких местах, как отель, ничто не задерживается надолго. Вас это не смущает? Ведь кто бы ни прибыл – все непременно уезжают дальше своей дорогой...

– Ну конечно, – кивнула она. – Если бы кто-то начал задерживаться – я сама первой испугалась бы... Почему у меня так? Может, я просто трусиха? Кто бы ни появился, скоро исчезнет – и от одной мысли об этом спокойно на душе. Странно, да? Ведь у обычной женщины совсем не так, правда же? Обычная женщина должна хотеть чего-то конкретного, неизменного. Или нет?.. А я какая-то не такая. Отчего? Сама не знаю...

– Я не думаю, что вы странная, – сказал я. – Просто вы еще не приняли Главного Решения.

Она посмотрела на меня с изумлением.

– Но... откуда вы это знаете?

– Откуда? – переспросил я. – Да ниоткуда. Просто знаю, и все.

Она задумалась на несколько секунд.

– Расскажите о себе.

– Да что рассказывать? Ничего интересного, – ответил я.

Но она настаивала – мол, пускай, все равно интересно послушать. Тогда я рассказал ей чуть-чуть о себе. Тридцать четыре года, развелся, на жизнь зарабатываю тем, что пишу тексты – по заказам, от случая к случаю. Езжу на подержанной “субару”. Машина хоть и старенькая, но с магнитофоном. И кондиционер есть…

В общем, рассказал ей “несколько слов о себе”. Голые факты.

Она же, как ни странно, захотела узнать побольше о моей работе. Скрывать что-либо смысла не было, и я рассказал ей чуть больше. Про интервью с малолетней примадонной и про репортаж о деликатесах Хакодатэ.

– Вот, наверное, интересная у вас работа! – воскликнула она.

– За все эти годы не припомню ничего интересного. То есть, само это занятие – писать – мне не в тягость. И я не сказал бы, что писать не люблю. Когда пишу – успокаиваюсь. Но все-таки смысла в том, что я делаю, – ноль. Сплошная белиберда...

– Например?

– Ну, например, объезжаем по пятьдесят ресторанов в день и в каждом – только притрагиваемся к еде и оставляем все на тарелке. По-моему, здесь что-то в корне неверно.

– Ну, не есть же вам все подряд, в самом деле!

– Да уж... Начни мы есть все подряд – за три дня просто в ящик бы сыграли! А народ вокруг назвал бы нас идиотами. И даже над нашими трупами никто б не заплакал...

– Так значит, тут уже ничего не попишешь? – засмеялась она.

– Вот именно. Ничего не попишешь, – кивнул я. – Сам знаю. Все равно, что сугробы в метель разгребать. Ничего не попишешь – и оттого продолжаешь писать дальше. Не потому что хочется, а потому что ничего не попишешь.

– Сугробы разгребать? – повторила она задумчиво.

– Культурологические сугробы, – пояснил я.

Затем она спросила меня о разводе.

– Ну, развелся-то я не по своей воле. – ответил я. – Просто в один прекрасный день она взяла и ушла. С другим парнем.

– Больно было?

– А кому в такой ситуации не больно?

Положив локти на стол, она подперла лицо ладонями и посмотрела мне прямо в глаза.

– Простите... Я как-то неуклюже спросила. Просто мне трудно представить, что вы чувствуете, если вам делают больно. Что в душе происходит? Что вы делаете, как реагируете?

– Нацепляю значок с Китом Харингом, – ответил я.

Она рассмеялась.

– И все?

– Дело в том, – продолжал я, – что со временем такая боль становится хронической. Рассасывается внутри, становится частью твоей ежедневности – так, что самой боли как бы уже и не видно. Но она там, внутри. Просто различить ее, показать кому-то – вот она, моя боль, – уже невозможно. Показать, как правило, удается лишь какие-то мелкие болячки...

– Просто ужас, как я вас понимаю, – вдруг сказала она.

– В самом деле?

– Может, с виду по мне и не скажешь, но... Мне в жизни тоже выпало много боли. Самой разной. Мало не показалось... – проговорила она очень тихо. – Там, в Токио, произошло кое-что. В итоге я уволилась из того отеля. Очень больно было. Больно и трудно. Есть вещи, с которыми я не способна ужиться так же просто, как со всем остальным...

– Угу, – промычал я.

– И до сих пор еще больно. Как вспомню о том, что случилось – хочется умереть, чтобы не было ничего...

Она снова схватилась за кольцо на мизинце, сдвинула его, точно собираясь снять – и вернула на прежнее место. Затем отпила еще “Блади Мэри”. Поправила пальцем очки. И широко улыбнулась.

Нагрузились мы с ней довольно неплохо. Даже не помнили, сколько чего заказали. Как-то незаметно перевалило за одиннадцать. Наконец, скользнув глазами по часикам на руке, она заявила, что завтра рано вставать, и что ей, пожалуй, пора. Я предложил подбросить ее на такси. На машине до ее дома езды было минут десять. Я заплатил по счету, и мы вышли на улицу. Снегопад продолжался. Не очень сильный, но тротуары успели покрыться белой коркой и хрустели у нас под ногами. Взявшись за руки, мы побрели к остановке такси. Она была подшофе и ступала не очень уверенно.

– Слушай... А тот журнал – ну, который про скандал с недвижимостью написал... Как он назывался? И когда статья вышла, хотя бы примерно?

Она сказала мне название.