Всё слишком перемешалось. Все контакты перепутались. Первым делом я должен распутать контакты. Иначе не получится ни черта.



* * *

Я вышел из парка Мэйдзи, заглянул на Харадзюку в одну отличную кофейню и выпил горячего крепкого кофе. А затем не спеша вернулся домой.

Ближе к вечеру позвонил Готанда.

– Слушай, старик, сейчас совершенно нет времени, – сказал он. – Может, попозже встретимся? Скажем, часиков в девять?

– Давай в девять, – согласился я. – Мне-то все равно делать нечего.

– Ну и славно. Съедим чего-нибудь, выпьем. В общем, я за тобой заеду!

Я распаковал дорожную сумку, собрал все чеки, накопившиеся за путешествие, и рассортировал их на те, которые отправлю Хираку Макимуре, и те, что готов оплатить сам. Половину расходов на питание, как и оплату джипа, пускай берет на себя он. А также все, что Юки покупала себе сама (доска для сёрфинга, магнитола, купальник, et cetera[73.И так далее (лат.)]). Я составил список расходов, вложил в конверт вместе с деньгами (обналиченные в банке остатки дорожных чеков) и подписал конверт, чтобы отправить как можно скорее. Подобные канцелярские формальности я всегда выполняю быстро и скрупулезно. Не потому, что очень нравится, – на свете не бывает людей, которым бы нравилось канцелярское дело. Просто не люблю проволoчек с деньгами.

Покончив с бухгалтерией, я отварил шпинат, перемешал его с мелкой сушеной рыбешкой, добавил немного сакэ – и начал пить темный “Кирин”[74.Марка японского пива], закусывая всем этим. Впервые за долгое время решил не спеша перечитать рассказы Харуо Сато[75.Харуо Сато (1872-1964) – писатель, поэт-модернист, один из крупнейших литературных деятелей Японии первой половины ХХ в.]. Стоял ранний вечер, и на душе было легко без особой на то причины. Синий закат невидимой кистью закрашивал небо – слой за слоем, пока не стало совсем темно. Устав от чтения, я поставил Сотый опус Шуберта в исполнении трио Стерна-Роуза-Истомина. Вот уже много лет, когда приходит весна, я слушаю эту пластинку. И всегда поражаюсь, как точно подходит мелодия к тонкой, едва уловимой тоске весенних ночей. Синей бархатной мглою заливающая меня изнутри, Весенняя Ночь... Я закрыл глаза – и в этой синей мгле увидел тусклые силуэты скелетов. Жизнь растворилась в бездне, и только воспоминания оставались тверды, как кость.




32.


В восемь сорок приехал Готанда на своем “мазерати”. При одном виде этой махины у моего подъезда возникало ощущение, будто кто-то ошибся адресом. Но винить в этом некого. Просто бывает, что какие-то вещи фатальным образом не подходят друг другу. Когда-то моему подъезду не подходил его “мерседес” – а теперь и “мазерати” не лез ни в какие ворота. Ничего не попишешь. Разные люди – разные жизни...

На Готанде были обычный серый пуловер, обычная мужская сорочка и очень простые брюки. Но даже в такой одежде он бросался в глаза. Будто какой-нибудь Элтон Джон в лиловом пиджаке и оранжевой сорочке, выкидывающий на сцене свои коленца. Готанда постучал, я открыл дверь, он увидел меня и радостно хохотнул.

– Если хочешь, можно и у меня посидеть, – предложил я, уловив в его взгляде странный интерес к моему жилищу.

– Буду только рад, – ответил он, застенчиво улыбнувшись. От такой улыбки хозяева тут же предлагают гостям – да оставайтесь хоть на неделю.

Несмотря на тесноту, моя квартирка, похоже, произвела на него впечатление.

– Ностальгия! – произнес он мечтательно. – Было время, сам такую снимал. Пока меня не раскрутили, то есть...

В устах любого другого человека эти слова прозвучали бы чистым снобизмом. Но не в устах Готанды. У него это звучало как искренний комплимент – и не более.

Квартирка моя состояла из четырех помещений: кухня, ванная, гостиная, спальня. Все очень тесные. Причем кухня скорее напоминала расширенный коридор. Я втиснул туда узенький буфет с кухонным столиком – и больше уже ничего не влезало. Точно так же в спальне: кровать, платяной шкаф и письменный стол сожрали все свободное место. Лишь гостиная худо-бедно сохраняла немного пространства для жизни – просто туда я почти ничего не ставил. Всей мебели – этажерка с книгами, полка с пластинками да стереосистема. Ни стола, ни стульев. Только две огромные подушки “маримекко”[76.“Marimekko” – финская фирма, производитель “модерновой” домашней мебели и предметов интерьера]: одну на пол, другую к стене, и получается довольно комфортно. А понадобился письменный столик – достаешь раскладной из шкафа, и все дела.

Я показал Готанде, как обращаться с подушками, разложил столик, принес из кухни темного пива с соленым шпинатом. И поставил еще раз Шуберта.

– Высший класс! – одобрил Готанда. И не то чтобы комплимента ради – похоже, действительно оценил.

– Давай, еще что-нибудь приготовлю? – предложил я.

– А тебе не лень?

– Да нет... Чего там, раз – и готово. Я, конечно, не лучший повар на свете – но уж закуску-то к пиву всегда приготовить смогу.

– А можно посмотреть?

– Конечно, – разрешил я.

Я смешал зеленый лук и телятину, жаренную с солеными сливами, добавил сушеного тунца, смеси из морской капусты с креветками в уксусе, приправил хреном васаби с тертой редькой вперемешку, все это нашинковал, залил подсолнечным маслом и потушил с картошкой, добавив чеснока и мелко резанного салями.