Время проходит, вот в чем беда. Прошлое растет, а будущее сокращается. Все меньше шансов что-нибудь сделать – и все обиднее за то, чего не успел.

Юки молчала.

– Что-то голос у тебя совсем слабый, – сказал я.

– Правда, что ли?

– Правда, что ли? – повторил я.

– Эй, ты чего?

– Эй, ты чего?

– Кончай свои дразнилки!

– Это не дразнилки. Это эхо твоей души. Бьёрн Борг блестяще возвращает подачу, указывая противнику на отсутствие диалога в игре. Чпок!

– Ты все такой же ненормальный, – обреченно вздохнула Юки. – Ведешь себя, как мальчишка.

– Ни фига подобного, – возразил я. – Я просто подтверждаю примерами из жизни свою глубокую мысль. Это называется “метафора”. Игра слов, благодаря которой проще передавать людям что-нибудь сложное. С мальчишескими дразнилками ничего общего не имеет.

– Тьфу! Чушь какая-то.

– Тьфу! Чушь какая-то, – повторил я.

– Прекрати сейчас же! – взорвалась Юки.

– Уже прекратил, – сказал я. – Поэтому давай все сначала. Что-то голос у тебя совсем слабый.

Она вздохнула. И затем ответила:

– Да, наверное. С мамой тут совсем захиреешь... Ее настроение само на меня перескакивает. В этом смысле она очень сильная. И влияет на меня все время. Потому что ей наплевать, что вокруг нее люди чувствуют. Думает только о себе и о том, что она сама чувствует. Такие люди всегда очень сильные. Понимаешь? Под их настроение попадаешь, даже если не хочется. Незаметно как-то. Если ей грустно – мне тоже грустно. Хотя, конечно, если развеселится, и у меня настроение поднимается...

В трубке раздался щелчок зажигалки.

– Похоже, иногда мне стоит тебя оттуда забирать и выгуливать. Как считаешь?

– Похоже на то...

– Хочешь, завтра заеду?

– Давай... – сказала Юки. – Вроде поболтала с тобой – и голос уже не слабый.

– Слава богу, – сказал я.

– Слава богу, – повторила она.

– Иди к черту!

– Иди к черту!

– Ну, до завтра, – сказал я и тут же повесил трубку, не дав ей и рта раскрыть.



* * *

Амэ и правда пребывала в глубокой прострации. Сидела на диване, изящно скрестив ноги, и пустым, невидящим взглядом сверлила раскрытый на коленях фотожурнал. Со стороны это выглядело, как картина художника-импрессиониста. Окна в комнате были распахнуты, но день стоял настолько безветренный, что ни занавески, ни страницы журнала не колыхались ни на миллиметр. Когда я вошел, Амэ лишь на секунду подняла голову и смущенно улыбнулась. Очень слабо – будто и не улыбнулась, а просто воздух в комнате слегка дрогнул. И, приподняв над журналом руку, тонким пальцем указала на стул. Домохозяйка подала кофе.

– Я передал вещи семье Дика Норта, – сказал я.

– С женой встречались? – спросила Амэ.

– Нет. Отдал чемодан мужчине, который открыл мне дверь.

Амэ кивнула.

– Ладно... Спасибо вам огромное.

– Ну что вы. Мне это ничего не стоило.

Она закрыла глаза и сцепила пальцы перед лицом. Затем открыла глаза и огляделась. Кроме нас, в комнате никого не было. Я взял чашку с кофе и отпил глоток.

Против обыкновения, Амэ уже не носила хлопчатую рубашку с джинсами. На ней были белоснежная блузка с изысканным кружевом и дымчато-зеленая юбка. Волосы аккуратно уложены, губы подведены. Красивая женщина. Ее обычная живость куда-то исчезла, но притягательное изящество, от которого становилось не по себе, облаком окружало ее. Очень зыбкое облако – казалось, вот-вот задрожит и исчезнет; однако стоило посмотреть на нее – и оно появлялось снова. Красота Амэ разительно отличалась от красоты Юки. В этом смысле мать и дочь были антиподами. Красоту матери взрастило время и отшлифовал жизненный опыт. Своей красотой она утверждала себя. Ее красота была ею. Она мастерски управлялась с этим даром Небес и отлично знала, как его использовать. Юки же, напротив, чаще всего даже не представляла, как своей красотою распорядиться. Вообще, наблюдать за красотой девчонок-подростков – отдельная радость жизни.

– Почему всё так? – вскрикнула вдруг Амэ. Так резко, будто в воздухе перед нею что-то пролетело.

Я молча ждал продолжения.

– Почему мне так плохо?

– Наверное, потому, что умер человек. И это понятно. Смерть человека – очень большая трагедия, – ответил я.

– Да, конечно... – вяло кивнула она.

– Или вы не о том? – спросил я.

Амэ взглянула мне прямо в глаза. И покачала головой.

– Я прекрасно вижу, что вы не дурак. Вы знаете, о чем я, не правда ли.

– Вы не думали, что будет настолькоплохо? Я правильно понимаю?

– Ну, в общем... Наверное, да.

“Как мужчина он для вас был никто. Особыми талантами не обладал. Но был вам искренне предан. И выполнял свои обязанности на все сто. Все, что приобрел за долгие годы, бросил ради вас. А потом умер. И вы поняли, какой он замечательный, только после его смерти”, – хотел я сказать ей прямо в лицо. Но не сказал. Есть вещи, о которых говорить вслух все же не следует.

– Почему? – повторила она, продолжая следить за полетом непонятно чего.