Скачать 124.68 Кбайт
Эссе об имени
Она уже отмечена некоторым "платонизмом".
154 Ж. Деррида
Гегель не читает Платона, отталкиваясь от Аристотеля и без ведома Платона, будто
бы расшифровывая практику, смысл которой оставался недоступным автору "Тимея".
Определенная программа этой оценки кажется уже прочитывается в данном
произведении, как мы можем сейчас это проверить. Но может быть - одним условием
больше, одним меньше, - это дополнительное условие могло бы жить, помещать и в
силу этого тоже выходить за пределы названной программы.
Прежде всего программа. Космогония "Тимея" проходит цикл знания по всем
предметам. Ее энциклопедическая цель в том, чтобы обозначить конец, телослогоса
на предмет всего существующего: "
" ("Теперь мы скажем, что наше рассуждение о Мире подошло к концу".) (92с).
Такой энциклопедический логос есть общая онтология, рассматривающая все типы
бытия; она включает теологию, космологию, физиологию, психологию, зоологию.
Смертные и бессмертные, человеческие и божественные, видимые и невидимые - все
помещаются в ней. Это напоминание в итоге возвращает нас к различению видимого
живого (например, чувственного бога) и умопостигаемого бога, чей образ можно
видеть (икона, eikon). Космос суть небо (ouranos) как видимое живое и
чувственный бог. Он единый и единственный в своем роде, "моногенный".
Вместе с тем, дойдя до середины цикла, речь о хоре кажется все еще открытой,
между чувственным и умопостигаемым, не принадлежащей ни тому, ни другому, а
следовательно, ни космосу как чувственному богу, ни умопостигаемому богу, -
пространству с виду пустому, несмотря на то, что оно, конечно же, не пустота. Но
разве она уже не названа зияющей дырой, пропастью или щелью (chasme)? И разве не
начиная с этой щели "в" ней, может состояться и иметь место рассло-
155 хора
ение между чувственным и умопостигаемым или даже между телом и душой? Не будем
слишком быстро приближать эту щель называемую хорой к такому хаосу, который к
тому же открывает зияние пропасти. Не станем подгонять под нее
антропоморфическую форму и пафос ужаса. Но не для того, чтобы установить на ее
месте безопасную опору (assise), "в точности такую, какую Гея от времен
мироздания дает всякой твари с самого ее рождения, - прочную и верную опору
навсегда, противопоставляя себя зияющей и бездонной дыре Хаоса"6. Позже мы еще
столкнемся с легкой аллюзией на хору у Хайдеггера, но не с той, что в "Тимее", а
вне каких-либо цитат или точных ссылок с той, что у Платона обозначает место
(Ort) между сущим и бытием7, "разница" места между ними.
Онтологически-энциклопедическое заключение "Тимея" кажется скрывает открытую
щель посредине книги. То, что она могла бы скрыть, закрыв раскрытый рот почти
запретного рассуждения о хоре, это не столько пропасть между умопостигаемым и
чувственным, бытием и ничто, бытием и наименьшим бытием, ни даже между бытием и
сущим, или, добавим, логосом и мифосом, но между всеми этими парами и другим,
которое даже не будет их другим.
Если и впрямь есть щель посреди книги, род пропасти, "в" которой мы стремимся
думать или говорить о бездонной щели, которая могла бы быть хорой (открытость
места, куда все приходит, чтобы разом занять место и осмыслить себя, - поскольку
это ведь вписанные туда образы), то разве не имеет значения, что бесконечное
умножение образа вглубь устанавливает определенный порядок композиции
рассуждения? И что оно устанавливает все вплоть до способа думать или говорить,
который должен быть похожим, но не идентичным тому, что бывает на краях щели?
Может ли
156 Ж. Деррида
быть незначащим, что бесконечное умножение образа вглубь влияет на формы
рассуждения на местах, в частности, политических местах, а политика мест целиком
и полностью подчиняется оценке мест (посты в учреждении, регионе, области,
стране) в их качестве предназначенных для типов или форм рассуждения?
II
Бесконечное умножение вглубь рассуждения о хоре, месте политики, политике мест;
такой могла бы стать не имеющая дна структура отпечатывания наложением на один и
тот же кадр.
В начале "Тимея" приводится рассуждение о стражах города, землепашцах и
ремесленниках, о разделении труда и воспитания. Возьмем это на заметку, хотя
речь идет только об аналогии формальной и внешней структуры: те, кого
воспитывают как стражей города, не имеют ничего в своей собственности (idion),
ни золота, ни денег. Они "будут получать от тех, кого они охраняют содержание,
соразмерное... нуждам" (18b). Ничего не иметь в собственности, даже золота, с
которым ее могут только сравнивать (50а), - как это похоже на положение,
состояние хоры. Вопрос может стоять таким образом, даже если никто не хочет
принимать его всерьез, ведь трудно оспорить настолько формальную аналогию. То же
самое и в отношении замечания, следующего сразу после (18с) и касающегося
воспитания женщин, брака и, главным образом, настойчивости касательно общности
детей.
154 Ж. Деррида
Гегель не читает Платона, отталкиваясь от Аристотеля и без ведома Платона, будто
бы расшифровывая практику, смысл которой оставался недоступным автору "Тимея".
Определенная программа этой оценки кажется уже прочитывается в данном
произведении, как мы можем сейчас это проверить. Но может быть - одним условием
больше, одним меньше, - это дополнительное условие могло бы жить, помещать и в
силу этого тоже выходить за пределы названной программы.
Прежде всего программа. Космогония "Тимея" проходит цикл знания по всем
предметам. Ее энциклопедическая цель в том, чтобы обозначить конец, телослогоса
на предмет всего существующего: "
" ("Теперь мы скажем, что наше рассуждение о Мире подошло к концу".) (92с).
Такой энциклопедический логос есть общая онтология, рассматривающая все типы
бытия; она включает теологию, космологию, физиологию, психологию, зоологию.
Смертные и бессмертные, человеческие и божественные, видимые и невидимые - все
помещаются в ней. Это напоминание в итоге возвращает нас к различению видимого
живого (например, чувственного бога) и умопостигаемого бога, чей образ можно
видеть (икона, eikon). Космос суть небо (ouranos) как видимое живое и
чувственный бог. Он единый и единственный в своем роде, "моногенный".
Вместе с тем, дойдя до середины цикла, речь о хоре кажется все еще открытой,
между чувственным и умопостигаемым, не принадлежащей ни тому, ни другому, а
следовательно, ни космосу как чувственному богу, ни умопостигаемому богу, -
пространству с виду пустому, несмотря на то, что оно, конечно же, не пустота. Но
разве она уже не названа зияющей дырой, пропастью или щелью (chasme)? И разве не
начиная с этой щели "в" ней, может состояться и иметь место рассло-
155 хора
ение между чувственным и умопостигаемым или даже между телом и душой? Не будем
слишком быстро приближать эту щель называемую хорой к такому хаосу, который к
тому же открывает зияние пропасти. Не станем подгонять под нее
антропоморфическую форму и пафос ужаса. Но не для того, чтобы установить на ее
месте безопасную опору (assise), "в точности такую, какую Гея от времен
мироздания дает всякой твари с самого ее рождения, - прочную и верную опору
навсегда, противопоставляя себя зияющей и бездонной дыре Хаоса"6. Позже мы еще
столкнемся с легкой аллюзией на хору у Хайдеггера, но не с той, что в "Тимее", а
вне каких-либо цитат или точных ссылок с той, что у Платона обозначает место
(Ort) между сущим и бытием7, "разница" места между ними.
Онтологически-энциклопедическое заключение "Тимея" кажется скрывает открытую
щель посредине книги. То, что она могла бы скрыть, закрыв раскрытый рот почти
запретного рассуждения о хоре, это не столько пропасть между умопостигаемым и
чувственным, бытием и ничто, бытием и наименьшим бытием, ни даже между бытием и
сущим, или, добавим, логосом и мифосом, но между всеми этими парами и другим,
которое даже не будет их другим.
Если и впрямь есть щель посреди книги, род пропасти, "в" которой мы стремимся
думать или говорить о бездонной щели, которая могла бы быть хорой (открытость
места, куда все приходит, чтобы разом занять место и осмыслить себя, - поскольку
это ведь вписанные туда образы), то разве не имеет значения, что бесконечное
умножение образа вглубь устанавливает определенный порядок композиции
рассуждения? И что оно устанавливает все вплоть до способа думать или говорить,
который должен быть похожим, но не идентичным тому, что бывает на краях щели?
Может ли
156 Ж. Деррида
быть незначащим, что бесконечное умножение образа вглубь влияет на формы
рассуждения на местах, в частности, политических местах, а политика мест целиком
и полностью подчиняется оценке мест (посты в учреждении, регионе, области,
стране) в их качестве предназначенных для типов или форм рассуждения?
II
Бесконечное умножение вглубь рассуждения о хоре, месте политики, политике мест;
такой могла бы стать не имеющая дна структура отпечатывания наложением на один и
тот же кадр.
В начале "Тимея" приводится рассуждение о стражах города, землепашцах и
ремесленниках, о разделении труда и воспитания. Возьмем это на заметку, хотя
речь идет только об аналогии формальной и внешней структуры: те, кого
воспитывают как стражей города, не имеют ничего в своей собственности (idion),
ни золота, ни денег. Они "будут получать от тех, кого они охраняют содержание,
соразмерное... нуждам" (18b). Ничего не иметь в собственности, даже золота, с
которым ее могут только сравнивать (50а), - как это похоже на положение,
состояние хоры. Вопрос может стоять таким образом, даже если никто не хочет
принимать его всерьез, ведь трудно оспорить настолько формальную аналогию. То же
самое и в отношении замечания, следующего сразу после (18с) и касающегося
воспитания женщин, брака и, главным образом, настойчивости касательно общности
детей.
|
|