Скачать 124.68 Кбайт
Эссе об имени
е. внести свою лепту в книгу, при полной свободе
действий. Относительно степени этой свободы, нам есть что сказать - мы сделаем
это ниже: и этим практически исчерпывается данный вопрос. Дэвид Вуд, издатель
этого произведения, ответственный за протокол или глава церемонии, высказал
предложение, чтобы книга открывалась текстом на нескольких страницах, который,
не имея прямой связи с остальными, мог бы фигурировать под многозначительным
заглавием "Косвенное приношение"
20 Ж. Деррида
(An oblique offering). Чего? От кого? Кому? (Можно продолжать дальше.)
Но, как мы уже говорили, развитию ритуала угрожает внезапная потеря его
автоматичности, то есть несоответствие первоначальной гипотезе аналитика.
Существует вторая гипотеза. Какая? В некотором месте системы один из ее
элементов (ведь "я", даже если не всегда и "без излишних церемоний"3 - все равно
"я") не знает, что должен делать дальше. Вернее, он знает, что должен делать
вещи противоречивые и взаимоисключающие. Противоречить самому себе или
оспаривать самого себя - эта двойственная обязанность чревата опасностью
парализовать, исказить или даже поставить под угрозу само успешное завершение
церемонии. Но возникает вопрос: противоречит ли возможность такой опасности или
же, напротив, идет навстречу желанию участников, если предположить, что
существует только одно, общее для всех, желание, или что каждый участник имеет
собственное непротиворечивое желание? Ведь можно себе представить, что один или
несколько участников, даже сам глава церемонии, желают в той или иной степени
провала данной церемонии. Естественно, это желание является более или менее
тайным; вот почему нам придется сказать о тайне, но не раскрыть ее, а на примере
конкретного случая изложить свои соображения по поводу тайны вообще, Что такое
тайна?
Конечно, если это произведение ничем не напоминает тайную церемонию, то можно
представить, что оно вообще не связано с церемонией, поскольку всякая церемония
- какой бы открытый и общественный характер она ни носила - всегда связана с
какой-либо тайной; даже если эта тайна сводится к отсутствию тайны или к тому,
что французы называют "секретом Полишинеля", т. е. секретом, который ни для кого
оным
21 страсти
не является. Согласно первой гипотезе аналитика, церемония должна была бы
протекать нормальным образом, в соответствии с ритуалом; она достигла бы своей
цели даже ценой какого-либо отклонения или перерыва, который никак не повлиял бы
на ее успешный исход, а, возможно, даже способствовал бы ее утверждению,
укреплению, возвышению, и сделал бы ее более привлекательной, введя элемент
ожидания (желание, награда, предвкушение удовольствия от игры, прелюдия, то есть
то, что Фрейд называет Vorlust). Но что может произойти согласно второй
гипотезе? Возможно, это тот самый вопрос, который в качестве ответа и в знак
бесконечной благодарности мне бы хотелось задать в первую очередь и прежде всего
тем, кто так щедро внес свою лепту в этот труд.
Соображения дружбы и вежливости предполагают существование двойного
обязательства, не сводится ли оно именно к тому, чтобы избежать любой ценой как
языка ритуала, так и языка долга? Двойственность, двойное бытие этого
обязательства не выражается как 1+1=2, или 1+2, но углубляется в бездну
бесконечности. Жест "дружбы" или "вежливости" не был бы ни дружеским, ни
вежливым, если бы просто-напросто подчинялся ритуальному правилу. Но соблюдение
обязательства уклоняться от правила ритуализированной благопристойности
заставляет также выйти за рамки самого языка долга. Не следует быть дружелюбным
или вежливым из чувства долга. Мы осмеливаемся сделать подобное предложение,
несомненно противоречащее Канту. Может ли, таким образом, существовать
обязанность не действовать по обязанности: ни в соответствии с долгом, как
сказал бы Кант (pflichtmassig), ни даже из чувства долга (аus Pflicht)? К чему
нас обязывал бы такой долг, такая контробязанность? По отношению к чему? По
отношению к кому?
22 Ж. Деррида
Достаточно принять всерьез эту гипотезу в форме вопроса, чтобы голова пошла
кругом. Это заставляет задрожать, это может даже также парализовать на краю
пропасти,- там, где вы оказались в одиночестве, совсем один или уже вовлеченным
в рукопашную схватку с другим; с другим, который безуспешно стремился бы вас
удержать или сбросить в бездну, спасти вас или погубить. Остается предположить,
и мы к этому еще вернемся, что у нас совсем нет выбора в этом отношении.
Так как мы рискуем не понять, куда нас может завести очевидность, осмелимся
сформулировать двойную аксиому, входящую в гипотезу или в вопрос, с которого
пришлось начать. Несомненно, было бы невежливым симулировать определенный жест,
например, отвечая на приглашение, исключительно из чувства долга.
Недружественным жестом было бы также ответить другу только из чувства долга.
действий. Относительно степени этой свободы, нам есть что сказать - мы сделаем
это ниже: и этим практически исчерпывается данный вопрос. Дэвид Вуд, издатель
этого произведения, ответственный за протокол или глава церемонии, высказал
предложение, чтобы книга открывалась текстом на нескольких страницах, который,
не имея прямой связи с остальными, мог бы фигурировать под многозначительным
заглавием "Косвенное приношение"
20 Ж. Деррида
(An oblique offering). Чего? От кого? Кому? (Можно продолжать дальше.)
Но, как мы уже говорили, развитию ритуала угрожает внезапная потеря его
автоматичности, то есть несоответствие первоначальной гипотезе аналитика.
Существует вторая гипотеза. Какая? В некотором месте системы один из ее
элементов (ведь "я", даже если не всегда и "без излишних церемоний"3 - все равно
"я") не знает, что должен делать дальше. Вернее, он знает, что должен делать
вещи противоречивые и взаимоисключающие. Противоречить самому себе или
оспаривать самого себя - эта двойственная обязанность чревата опасностью
парализовать, исказить или даже поставить под угрозу само успешное завершение
церемонии. Но возникает вопрос: противоречит ли возможность такой опасности или
же, напротив, идет навстречу желанию участников, если предположить, что
существует только одно, общее для всех, желание, или что каждый участник имеет
собственное непротиворечивое желание? Ведь можно себе представить, что один или
несколько участников, даже сам глава церемонии, желают в той или иной степени
провала данной церемонии. Естественно, это желание является более или менее
тайным; вот почему нам придется сказать о тайне, но не раскрыть ее, а на примере
конкретного случая изложить свои соображения по поводу тайны вообще, Что такое
тайна?
Конечно, если это произведение ничем не напоминает тайную церемонию, то можно
представить, что оно вообще не связано с церемонией, поскольку всякая церемония
- какой бы открытый и общественный характер она ни носила - всегда связана с
какой-либо тайной; даже если эта тайна сводится к отсутствию тайны или к тому,
что французы называют "секретом Полишинеля", т. е. секретом, который ни для кого
оным
21 страсти
не является. Согласно первой гипотезе аналитика, церемония должна была бы
протекать нормальным образом, в соответствии с ритуалом; она достигла бы своей
цели даже ценой какого-либо отклонения или перерыва, который никак не повлиял бы
на ее успешный исход, а, возможно, даже способствовал бы ее утверждению,
укреплению, возвышению, и сделал бы ее более привлекательной, введя элемент
ожидания (желание, награда, предвкушение удовольствия от игры, прелюдия, то есть
то, что Фрейд называет Vorlust). Но что может произойти согласно второй
гипотезе? Возможно, это тот самый вопрос, который в качестве ответа и в знак
бесконечной благодарности мне бы хотелось задать в первую очередь и прежде всего
тем, кто так щедро внес свою лепту в этот труд.
Соображения дружбы и вежливости предполагают существование двойного
обязательства, не сводится ли оно именно к тому, чтобы избежать любой ценой как
языка ритуала, так и языка долга? Двойственность, двойное бытие этого
обязательства не выражается как 1+1=2, или 1+2, но углубляется в бездну
бесконечности. Жест "дружбы" или "вежливости" не был бы ни дружеским, ни
вежливым, если бы просто-напросто подчинялся ритуальному правилу. Но соблюдение
обязательства уклоняться от правила ритуализированной благопристойности
заставляет также выйти за рамки самого языка долга. Не следует быть дружелюбным
или вежливым из чувства долга. Мы осмеливаемся сделать подобное предложение,
несомненно противоречащее Канту. Может ли, таким образом, существовать
обязанность не действовать по обязанности: ни в соответствии с долгом, как
сказал бы Кант (pflichtmassig), ни даже из чувства долга (аus Pflicht)? К чему
нас обязывал бы такой долг, такая контробязанность? По отношению к чему? По
отношению к кому?
22 Ж. Деррида
Достаточно принять всерьез эту гипотезу в форме вопроса, чтобы голова пошла
кругом. Это заставляет задрожать, это может даже также парализовать на краю
пропасти,- там, где вы оказались в одиночестве, совсем один или уже вовлеченным
в рукопашную схватку с другим; с другим, который безуспешно стремился бы вас
удержать или сбросить в бездну, спасти вас или погубить. Остается предположить,
и мы к этому еще вернемся, что у нас совсем нет выбора в этом отношении.
Так как мы рискуем не понять, куда нас может завести очевидность, осмелимся
сформулировать двойную аксиому, входящую в гипотезу или в вопрос, с которого
пришлось начать. Несомненно, было бы невежливым симулировать определенный жест,
например, отвечая на приглашение, исключительно из чувства долга.
Недружественным жестом было бы также ответить другу только из чувства долга.
|
|