Скачать 124.68 Кбайт
Эссе об имени
Речь не пойдет даже о той психофизической тайне,
искусстве, скрытом в глубинах человеческой души, о которой говорит Кант в связи
с трансцендентальным схематизмом и воображением (eine verbogene Kunst in den
Tiefen der menschlichen Seele).
45 страсти
Здесь есть что-то от тайны. Речь не пойдет о тай-не как представлении скрытом
сознательным субъектом, ни тем более о содержании бессознательного
представления, некоем побудителе, тайном или мистическом, который моралист12 или
психоаналитик могли бы расшифровать, иначе говоря, демистифицировать. С точки
зрения истории метафизики, эта тайна даже не относилась бы, согласно не вполне
ортодоксальному видению, к абсолютной субъективности, которую Киркегор
приписывает существованию и всему тому, что противостоит концепции или разрушает
систему так же, как и гегелевскую диалектику. Эта тайна не относилась бы также
ни к одной из стадий (эстетической, этической, религиозной "a" или "b"), которые
различает Киркегор. Она не была бы ни религиозной, ни светской.
Здесь есть что-то от тайны. Но если учесть то, что мы только что предположили,
бытие-здесь тайны относится к частному не более, чем к публичному. Это не
внутреннее содержание частного, которое нам пришлось бы раскрыть, в котором нам
пришлось бы исповедоваться, о котором нам пришлось бы заявить, иначе говоря, за
которое нам пришлось бы отвечать и тематизировать у всех на виду. Кто сможет
когда-нибудь определить точный уровень тематизации, чтобы счесть ее наконец
достаточной? Существует ли большее насилие, чем то, которое заключается в
настоятельном требовании ответа, предоставлении отчета обо всем, к тому же,
преимущественно, тематически? Эта тайна не поддается феноменологизации; она ни
феноменальна, ни ноуменальна. Не более, чем религия, учтем это, философия,
мораль, политика или право не могут принять безусловное соблюдение этой тайны.
Эти институты создавались как предназначенные для предоставления отчета перед
ними, то есть ответа за взятую на себя ответственность. Несомненно, они иногда
допус-
46 Ж. Деррида
кают возможность условных тайн (тайна исповеди, профессиональная тайна, военная
тайна, производственная тайна, государственная тайна). Во всех этих случаях,
однако, право на тайну условно, так как тайна в них разделима и ограничена
предварительными условиями. Тайна становится просто проблемой. В других условиях
она может и должна быть декларирована. Везде, где требуется ответ и
ответственность, право на тайну становится условным. Не существует тайны,
существует только проблема для тех областей знания, которыми являются в этом
отношении не только философия, наука и техника, но также религия, мораль,
политика и право.
Есть тайна. Она не относится ни к тому, к чему приобщает или дает в откровении
открытая религия (а именно, тайна страстей), ни к ученому незнанию (в
христианской общине, практикующей нечто вроде негативной теологии), ни к
инициирующему содержанию эзотерической доктрины (например, в пифагорейском,
платоновском или неоплатоновском сообществе). Во всяком случае ко всему этому
тайна не сводится, поскольку она служит условием их существования. Она не носит
мистического характера.
Есть тайна. Но она не скрывается. Чуждая скрытому, темному, ночному, невидимому,
тому, что поддается сокрытию, то есть тому, в общем не обнаруживает себя, она
нераскрываема. Она остается нерушимой даже тогда, когда кажется, что удалось ее
постичь. Не то, чтобы она навсегда была сокрыта в неподдающемся расшифровке
склепе или за тотальной завесой. Она просто выходит за пределы игры "скрытие/
раскрытие", "укрывание/обнаружение", "ночь/день", "забвение/вспоминание",
"земля/небо" и т. д. Следовательно, она не принадлежит к истине: ни к истине в
качестве homoiosis или соответствия, ни к истине как памяти (Mnemosyne,
aletheia), ни к истине данной, ни к
47 страсти
истине обещанной, ни к истине недостижимой. Ее нефеноменальность не находится в
связи, даже негативной, с феноменальностью. Ее сдержанность - не из области
интимного, которое принято считать секретным, всего того, что является очень
близким и собственным, что жаждет или питает значительное количество глубоких
суждений (Geheimnis или, еще образнее, неисчерпаемое Unheimliche).
Несомненно, можно было бы назвать эту тайну какими-то другими именами,
независимо от того, нашли мы их или дали ей. Впрочем это то, что случается
постоянно. Она остается тайной под всеми именами, и в этом состоит ее
несводимость собственно к имени, которое делает ее тайной, даже тогда, когда, по
весьма своеобразному выражению Августина, "творится правда" по ее поводу. Тайна
заключается в том, что ее называют здесь тайной, связывая ее со всеми тайнами,
которые носят то же имя, но не сводятся только к нему.
искусстве, скрытом в глубинах человеческой души, о которой говорит Кант в связи
с трансцендентальным схематизмом и воображением (eine verbogene Kunst in den
Tiefen der menschlichen Seele).
45 страсти
Здесь есть что-то от тайны. Речь не пойдет о тай-не как представлении скрытом
сознательным субъектом, ни тем более о содержании бессознательного
представления, некоем побудителе, тайном или мистическом, который моралист12 или
психоаналитик могли бы расшифровать, иначе говоря, демистифицировать. С точки
зрения истории метафизики, эта тайна даже не относилась бы, согласно не вполне
ортодоксальному видению, к абсолютной субъективности, которую Киркегор
приписывает существованию и всему тому, что противостоит концепции или разрушает
систему так же, как и гегелевскую диалектику. Эта тайна не относилась бы также
ни к одной из стадий (эстетической, этической, религиозной "a" или "b"), которые
различает Киркегор. Она не была бы ни религиозной, ни светской.
Здесь есть что-то от тайны. Но если учесть то, что мы только что предположили,
бытие-здесь тайны относится к частному не более, чем к публичному. Это не
внутреннее содержание частного, которое нам пришлось бы раскрыть, в котором нам
пришлось бы исповедоваться, о котором нам пришлось бы заявить, иначе говоря, за
которое нам пришлось бы отвечать и тематизировать у всех на виду. Кто сможет
когда-нибудь определить точный уровень тематизации, чтобы счесть ее наконец
достаточной? Существует ли большее насилие, чем то, которое заключается в
настоятельном требовании ответа, предоставлении отчета обо всем, к тому же,
преимущественно, тематически? Эта тайна не поддается феноменологизации; она ни
феноменальна, ни ноуменальна. Не более, чем религия, учтем это, философия,
мораль, политика или право не могут принять безусловное соблюдение этой тайны.
Эти институты создавались как предназначенные для предоставления отчета перед
ними, то есть ответа за взятую на себя ответственность. Несомненно, они иногда
допус-
46 Ж. Деррида
кают возможность условных тайн (тайна исповеди, профессиональная тайна, военная
тайна, производственная тайна, государственная тайна). Во всех этих случаях,
однако, право на тайну условно, так как тайна в них разделима и ограничена
предварительными условиями. Тайна становится просто проблемой. В других условиях
она может и должна быть декларирована. Везде, где требуется ответ и
ответственность, право на тайну становится условным. Не существует тайны,
существует только проблема для тех областей знания, которыми являются в этом
отношении не только философия, наука и техника, но также религия, мораль,
политика и право.
Есть тайна. Она не относится ни к тому, к чему приобщает или дает в откровении
открытая религия (а именно, тайна страстей), ни к ученому незнанию (в
христианской общине, практикующей нечто вроде негативной теологии), ни к
инициирующему содержанию эзотерической доктрины (например, в пифагорейском,
платоновском или неоплатоновском сообществе). Во всяком случае ко всему этому
тайна не сводится, поскольку она служит условием их существования. Она не носит
мистического характера.
Есть тайна. Но она не скрывается. Чуждая скрытому, темному, ночному, невидимому,
тому, что поддается сокрытию, то есть тому, в общем не обнаруживает себя, она
нераскрываема. Она остается нерушимой даже тогда, когда кажется, что удалось ее
постичь. Не то, чтобы она навсегда была сокрыта в неподдающемся расшифровке
склепе или за тотальной завесой. Она просто выходит за пределы игры "скрытие/
раскрытие", "укрывание/обнаружение", "ночь/день", "забвение/вспоминание",
"земля/небо" и т. д. Следовательно, она не принадлежит к истине: ни к истине в
качестве homoiosis или соответствия, ни к истине как памяти (Mnemosyne,
aletheia), ни к истине данной, ни к
47 страсти
истине обещанной, ни к истине недостижимой. Ее нефеноменальность не находится в
связи, даже негативной, с феноменальностью. Ее сдержанность - не из области
интимного, которое принято считать секретным, всего того, что является очень
близким и собственным, что жаждет или питает значительное количество глубоких
суждений (Geheimnis или, еще образнее, неисчерпаемое Unheimliche).
Несомненно, можно было бы назвать эту тайну какими-то другими именами,
независимо от того, нашли мы их или дали ей. Впрочем это то, что случается
постоянно. Она остается тайной под всеми именами, и в этом состоит ее
несводимость собственно к имени, которое делает ее тайной, даже тогда, когда, по
весьма своеобразному выражению Августина, "творится правда" по ее поводу. Тайна
заключается в том, что ее называют здесь тайной, связывая ее со всеми тайнами,
которые носят то же имя, но не сводятся только к нему.
|
|