Скачать 124.68 Кбайт
Эссе об имени
Справедливо
изречение (), что затверженное в детстве () куда как хорошо держится в
памяти (). Я совсем не уверен, что мне удалось бы полностью восстановить в
памяти то, что я слышал вчера; но вот если из этого рассказа, слышанного
мною давным-давно, от меня хоть что-то ускользнет, мне это покажется
странным (). Ведь в свое время я выслушивал это с истинно мальчишеским
удовольствием, а старик так охотно давал разъяснения в ответ на мои
всегдашние расспросы, что рассказ неизгладимо запечатлелся в моей памяти,
словно выжженная огнем по воску карти-
171 хора
на ( )" (26 b-с).
В подобном пространстве так называемой природной, спонтанной, живой памяти,
первоначальный вид мог бы сохраняться лучше. Детство прочнее, чем переходный
возраст, запечатлевалось бы в этот воск. А неопределенность выступала бы как
категория среды, одновременно для пространства и для времени. Она использовала
бы только второстепенные или вторичные отпечатки, средние или опосредствованные.
А неизгладимым был бы только первоначальный отпечаток, раз и навсегда
врезавшийся в девственный воск
Но, что же представляет собой девственный воск, всегда девственный,
предшествующий какому бы то ни было возможному отпечатку и всегда, в силу своей
вне-временности, более старый, чем все то, что, по-видимому, его использует,
чтобы приобрести форму в нем, получающем; вместе с тем и по той же самой
причине, он всегда более молод, даже инфантилен, ахроничен и анахроничен,
неопределен в такой степени, что не терпит даже имени и формы воска? Отложим
этот вопрос до того времени, когда нам будет нужно переименовать хору. Однако,
нам уже было нужно показать го-мологичность этой схемы самому содержанию
рассказов. На самом деле, любое повествовательное содержание: баснословное,
вымышленное, легендарное или мифическое, - в данный момент это не важно -
становится в свою очередь емкостью для другого рассказа. Всякий рассказ, таким
образом, есть вместилище для другого. Существуют только вместилища
повествовательных вместилищ. Не будем также забывать и то, что вместилище, место
приема или приюта (hypodokhe) есть наиболее настойчивое (чтобы, поуже очевидным
причинам, не сказать -существенное) определение хоры.
172 Ж. Деррида
Но если хора - это вместилище, если она дает место всем историям, онтологическим
или мифическим, которые рассказывают по поводу того, что она получает, и даже
того, на что она похожа, и которым она позволяет занять в себе место, то сама по
себе хора, если можно так выразиться, не становится предметом никакого рассказа,
будь он правдивым или вымышленным. Секрет без секрета остается навсегда
непроницаемым в отношении самого себя. Не будучи истинным логосам, речь о хоре
больше не является правдоподобным мифом, историей, которую пересказывают и в
которой другая история занимает, в свою очередь, место.
Вернемся к тому, о чем говорили выше. В том вымысле, который являет собой
письменное единство диалога, поименованного "Тимей", речь прежде всего идет о
диалоге, состоявшемся "вчера" (khthes (17а)). Этот второй вымысел (F2) содержит
вымышленную модель идеального государства (17с), которое оказывается описанным
повествовательным способом. Структура включения делает из вымысла, вложенного в
тему определенным образом, предшествующий вымысел, который уже есть включающая
форма, сведущая емкость, можно сказать - вместилище. Сократ, который, как мы уже
отмечали, изображает всеобщего адресата, способного все выслушать и,
следовательно, все принять (как и мы сейчас), помышляет, таким образом,
разорвать эту мифо-поэтическую последовательность. Но лишь затем, чтобы
построить новую, более красивую:
"Тогда послушайте, какое чувство вызывает у меня наш набросок государственного
устройства (politeia). Это чувство похоже на то, что испытываешь, увидев
каких-нибудь благородных, красивых зверей (zoa kala), изображенных на картине
(hypographеs), а то и живых, но неподвижных: непременно захочется поглядеть,
каковы они в движении и как они при борьбе выявляют те
173 хора
силы, о которых позволяет догадываться склад их тел. В точности то же самое
испытываю я относительно изображенного нами государства: мне было бы приятно
послушать описание того, как это государство ведет себя в борьбе с другими
государствами, как оно достойным его образом вступает в войну, как в ходе войны
его сограждане совершают то, что им подобает, сообразно своему обучению и
воспитанию, будь то на поле брани или в переговорах с каждым из других
государств" (19b-с).
Желание Сократа, того, кто все получает, - снова и снова давать жизнь, видеть
как дается жизнь и движение graphe, видеть ожившими животных или, иначе говоря,
живописное изображение, описание или омертвевшее запечатление чего-то живого.
изречение (), что затверженное в детстве () куда как хорошо держится в
памяти (). Я совсем не уверен, что мне удалось бы полностью восстановить в
памяти то, что я слышал вчера; но вот если из этого рассказа, слышанного
мною давным-давно, от меня хоть что-то ускользнет, мне это покажется
странным (). Ведь в свое время я выслушивал это с истинно мальчишеским
удовольствием, а старик так охотно давал разъяснения в ответ на мои
всегдашние расспросы, что рассказ неизгладимо запечатлелся в моей памяти,
словно выжженная огнем по воску карти-
171 хора
на ( )" (26 b-с).
В подобном пространстве так называемой природной, спонтанной, живой памяти,
первоначальный вид мог бы сохраняться лучше. Детство прочнее, чем переходный
возраст, запечатлевалось бы в этот воск. А неопределенность выступала бы как
категория среды, одновременно для пространства и для времени. Она использовала
бы только второстепенные или вторичные отпечатки, средние или опосредствованные.
А неизгладимым был бы только первоначальный отпечаток, раз и навсегда
врезавшийся в девственный воск
Но, что же представляет собой девственный воск, всегда девственный,
предшествующий какому бы то ни было возможному отпечатку и всегда, в силу своей
вне-временности, более старый, чем все то, что, по-видимому, его использует,
чтобы приобрести форму в нем, получающем; вместе с тем и по той же самой
причине, он всегда более молод, даже инфантилен, ахроничен и анахроничен,
неопределен в такой степени, что не терпит даже имени и формы воска? Отложим
этот вопрос до того времени, когда нам будет нужно переименовать хору. Однако,
нам уже было нужно показать го-мологичность этой схемы самому содержанию
рассказов. На самом деле, любое повествовательное содержание: баснословное,
вымышленное, легендарное или мифическое, - в данный момент это не важно -
становится в свою очередь емкостью для другого рассказа. Всякий рассказ, таким
образом, есть вместилище для другого. Существуют только вместилища
повествовательных вместилищ. Не будем также забывать и то, что вместилище, место
приема или приюта (hypodokhe) есть наиболее настойчивое (чтобы, поуже очевидным
причинам, не сказать -существенное) определение хоры.
172 Ж. Деррида
Но если хора - это вместилище, если она дает место всем историям, онтологическим
или мифическим, которые рассказывают по поводу того, что она получает, и даже
того, на что она похожа, и которым она позволяет занять в себе место, то сама по
себе хора, если можно так выразиться, не становится предметом никакого рассказа,
будь он правдивым или вымышленным. Секрет без секрета остается навсегда
непроницаемым в отношении самого себя. Не будучи истинным логосам, речь о хоре
больше не является правдоподобным мифом, историей, которую пересказывают и в
которой другая история занимает, в свою очередь, место.
Вернемся к тому, о чем говорили выше. В том вымысле, который являет собой
письменное единство диалога, поименованного "Тимей", речь прежде всего идет о
диалоге, состоявшемся "вчера" (khthes (17а)). Этот второй вымысел (F2) содержит
вымышленную модель идеального государства (17с), которое оказывается описанным
повествовательным способом. Структура включения делает из вымысла, вложенного в
тему определенным образом, предшествующий вымысел, который уже есть включающая
форма, сведущая емкость, можно сказать - вместилище. Сократ, который, как мы уже
отмечали, изображает всеобщего адресата, способного все выслушать и,
следовательно, все принять (как и мы сейчас), помышляет, таким образом,
разорвать эту мифо-поэтическую последовательность. Но лишь затем, чтобы
построить новую, более красивую:
"Тогда послушайте, какое чувство вызывает у меня наш набросок государственного
устройства (politeia). Это чувство похоже на то, что испытываешь, увидев
каких-нибудь благородных, красивых зверей (zoa kala), изображенных на картине
(hypographеs), а то и живых, но неподвижных: непременно захочется поглядеть,
каковы они в движении и как они при борьбе выявляют те
173 хора
силы, о которых позволяет догадываться склад их тел. В точности то же самое
испытываю я относительно изображенного нами государства: мне было бы приятно
послушать описание того, как это государство ведет себя в борьбе с другими
государствами, как оно достойным его образом вступает в войну, как в ходе войны
его сограждане совершают то, что им подобает, сообразно своему обучению и
воспитанию, будь то на поле брани или в переговорах с каждым из других
государств" (19b-с).
Желание Сократа, того, кто все получает, - снова и снова давать жизнь, видеть
как дается жизнь и движение graphe, видеть ожившими животных или, иначе говоря,
живописное изображение, описание или омертвевшее запечатление чего-то живого.
|
|