Скачать 124.68 Кбайт
Эссе об имени
Во всяком случае,
желание говорить и соединять, а это свойственно Богу.
114 Ж. Деррида
- Но что это за свойство, если свойство этого свойства состоит в самоизъятии,
если свойство свойства есть именно не иметь ничего свойственного? И что означает
здесь это "есть"?
- Как раз по этому вопросу - об имени Бога - любил высказываться Силезиус:
GOtt Eigenschafft.
Was ist GOtts Eigenschafft? sich ins Geschopff' ergiessen
Allzeit derselbe seyn, nichts haben, wollen, wissen*.
Свойство Бога.
Каково свойство Бога? Раствориться в творении,
Быть в любое время одним и тем же, ничего не иметь, не хотеть, не знать*.
(II, 132)
Ho post-scriptum добавляет решающее философское уточнение: угрызения совести
переписывают это предложение в онтологии, противопоставляющей сущность
случайности, необходимость возможности:
* "Следует понимать это "делание случайным" (Verstehe делание случайным) или
возможным образом (oder zuffaliger weise); поскольку то, что Бог хочет или
знает, он знает по существу (wesentlich). Он, следовательно, не имеет ничего
(как свойство или качество: mit Eigenschafft)".
Бог "следовательно, ничего не имеет" и когда он дает, как Благо у Плотина
("Enneades, VI, 7-15-16-17), - дает то, чего он отныне не имеет, что у него
остается не только за бытием, но и за его дарами (kai tou didome-пои to didon
epekeina. en). Дать не означает ни породить, ни дать рождения.
Итак, эта революция, одновременно внешняя и внутренняя, которая заставляет
перейти философию, онто-тео-логическую метафизику на другую сторону ее самой,
является в то же время условием переводи-
115 кроме имени
мости. Таким образом, чтобы выйти из себя самой, она призывает сообщество,
преодолевшее границы ее языка, и приступает к процессу универсализации.
- То, что заставляет ее превзойти саму себя, приходит уже извне, из совершенно
внешнего. Вот почему революция не может быть только внутренней.
- Да, она об этом сама говорит, об этом говорят мистики и теологи апофатики,
когда они рассуждают об абсолютной трансценденции, которая заявляет о себе
изнутри. Все сводится к одному и тому же или - неразличимо - к другому.
Сказанное нами только что о философской Греции, верно и для традиции или
перевода на греческий христианского откровения. С одной стороны, внутри - если
можно так выразиться - истории христианства...
- С недавнего времени мне кажется, что сама идея самотождественности или
само-интериорности любой традиции (конкретных метафизики, онто-теологии,
феноменологии, христианского откровения, истории, истории бытия, эпохи,
традиции, самотождественности вообще, целого и т. д.) оказывается спорной в
самом своем основании.
- В самом деле. И негативная теология является одним из самых поразительных
проявлений этого различия с собой. Можно таким образом сказать: то, что
находится - как мы верили - внутри истории христианства (что мы читали у
Силезиуса является насквозь сверхдетерминированным темами христианского
откровения, это можно в любой момент увидеть по другим цитатам), апофатический
замысел стремится сделать независящим от откровения, от всякого буквального
языка новозаветной событийности, от пришествия Христа, Страстей, догмы о Троице
и т. п. Прямой, но лишенный интуиции мистицизм, некоего
116 Ж. Деррида
рода абстрактная пустота, освобождает его от какой бы ни было власти, от любого
рассказа, догмы, верования и - в пределе - от всякой определяемой веры. В
крайнем случае, он остается после всего независящим от всякой истории
христианства, абсолютно независимым и даже оторванным (а может быть -
отпущенным) от идеи греха, освобожденным (а может быть - откупившимся) от идеи
искупления. Отсюда смелость и инакомыслие, потенциальное или актуальное, этих
мэтров (вспомните об Экхарте), отсюда гонения, которым они порой подвергались,
отсюда этот дух ереси, эти процессы, эта подрывная маргинальность апофатического
течения в истории теологии и Церкви.
- Так, проанализированный нами разрыв общественного договора, понимаемого как
процесс универсализации (некая разновидность разума эпохи Просвещения),
воспроизводится постоянно...
- Вы могли бы почти что сказать: обычно, неизбежно, типично...
- ...как инакомыслие или epecь, pharmakos, которые нужно исключить или принести
в жертву (еще одна фигура страстей). Поскольку верно, что, с другой стороны и
согласно закону двойного обязательства, диссидентское искоренение может
стремиться выполнить предназначение или обещание христианства, в отношении самой
исторической его составляющей, отвечая таким образом зову или дару Христа,
который раздается повсюду, во веки веков, и считая себя ответственным за
свидетельство перед ним, т. е. перед Богом. (Скорее Aufklarung, чем Просвещение,
но не будем об этом...)
Впрочем, отсылка к Евангелию - скрытая или явная, метафорическая или буквальная
(на взгляд апофатической бдительности такая риторика о риторике сама пребывает
как бы в состоянии догматического сомнамбулизма) - является чаще всего
основопола-
117 кроме имени
гающей, неустранимой, предписанной.
желание говорить и соединять, а это свойственно Богу.
114 Ж. Деррида
- Но что это за свойство, если свойство этого свойства состоит в самоизъятии,
если свойство свойства есть именно не иметь ничего свойственного? И что означает
здесь это "есть"?
- Как раз по этому вопросу - об имени Бога - любил высказываться Силезиус:
GOtt Eigenschafft.
Was ist GOtts Eigenschafft? sich ins Geschopff' ergiessen
Allzeit derselbe seyn, nichts haben, wollen, wissen*.
Свойство Бога.
Каково свойство Бога? Раствориться в творении,
Быть в любое время одним и тем же, ничего не иметь, не хотеть, не знать*.
(II, 132)
Ho post-scriptum добавляет решающее философское уточнение: угрызения совести
переписывают это предложение в онтологии, противопоставляющей сущность
случайности, необходимость возможности:
* "Следует понимать это "делание случайным" (Verstehe делание случайным) или
возможным образом (oder zuffaliger weise); поскольку то, что Бог хочет или
знает, он знает по существу (wesentlich). Он, следовательно, не имеет ничего
(как свойство или качество: mit Eigenschafft)".
Бог "следовательно, ничего не имеет" и когда он дает, как Благо у Плотина
("Enneades, VI, 7-15-16-17), - дает то, чего он отныне не имеет, что у него
остается не только за бытием, но и за его дарами (kai tou didome-пои to didon
epekeina. en). Дать не означает ни породить, ни дать рождения.
Итак, эта революция, одновременно внешняя и внутренняя, которая заставляет
перейти философию, онто-тео-логическую метафизику на другую сторону ее самой,
является в то же время условием переводи-
115 кроме имени
мости. Таким образом, чтобы выйти из себя самой, она призывает сообщество,
преодолевшее границы ее языка, и приступает к процессу универсализации.
- То, что заставляет ее превзойти саму себя, приходит уже извне, из совершенно
внешнего. Вот почему революция не может быть только внутренней.
- Да, она об этом сама говорит, об этом говорят мистики и теологи апофатики,
когда они рассуждают об абсолютной трансценденции, которая заявляет о себе
изнутри. Все сводится к одному и тому же или - неразличимо - к другому.
Сказанное нами только что о философской Греции, верно и для традиции или
перевода на греческий христианского откровения. С одной стороны, внутри - если
можно так выразиться - истории христианства...
- С недавнего времени мне кажется, что сама идея самотождественности или
само-интериорности любой традиции (конкретных метафизики, онто-теологии,
феноменологии, христианского откровения, истории, истории бытия, эпохи,
традиции, самотождественности вообще, целого и т. д.) оказывается спорной в
самом своем основании.
- В самом деле. И негативная теология является одним из самых поразительных
проявлений этого различия с собой. Можно таким образом сказать: то, что
находится - как мы верили - внутри истории христианства (что мы читали у
Силезиуса является насквозь сверхдетерминированным темами христианского
откровения, это можно в любой момент увидеть по другим цитатам), апофатический
замысел стремится сделать независящим от откровения, от всякого буквального
языка новозаветной событийности, от пришествия Христа, Страстей, догмы о Троице
и т. п. Прямой, но лишенный интуиции мистицизм, некоего
116 Ж. Деррида
рода абстрактная пустота, освобождает его от какой бы ни было власти, от любого
рассказа, догмы, верования и - в пределе - от всякой определяемой веры. В
крайнем случае, он остается после всего независящим от всякой истории
христианства, абсолютно независимым и даже оторванным (а может быть -
отпущенным) от идеи греха, освобожденным (а может быть - откупившимся) от идеи
искупления. Отсюда смелость и инакомыслие, потенциальное или актуальное, этих
мэтров (вспомните об Экхарте), отсюда гонения, которым они порой подвергались,
отсюда этот дух ереси, эти процессы, эта подрывная маргинальность апофатического
течения в истории теологии и Церкви.
- Так, проанализированный нами разрыв общественного договора, понимаемого как
процесс универсализации (некая разновидность разума эпохи Просвещения),
воспроизводится постоянно...
- Вы могли бы почти что сказать: обычно, неизбежно, типично...
- ...как инакомыслие или epecь, pharmakos, которые нужно исключить или принести
в жертву (еще одна фигура страстей). Поскольку верно, что, с другой стороны и
согласно закону двойного обязательства, диссидентское искоренение может
стремиться выполнить предназначение или обещание христианства, в отношении самой
исторической его составляющей, отвечая таким образом зову или дару Христа,
который раздается повсюду, во веки веков, и считая себя ответственным за
свидетельство перед ним, т. е. перед Богом. (Скорее Aufklarung, чем Просвещение,
но не будем об этом...)
Впрочем, отсылка к Евангелию - скрытая или явная, метафорическая или буквальная
(на взгляд апофатической бдительности такая риторика о риторике сама пребывает
как бы в состоянии догматического сомнамбулизма) - является чаще всего
основопола-
117 кроме имени
гающей, неустранимой, предписанной.
|
|