Скачать 124.68 Кбайт
Эссе об имени
Даже если его активность часто
граничит с пассивностью и даже со страстью (passion), он все же прибегает к
критическим и критериологическим актам: по отношению к тому, кто в том или ином
качестве становится участником ритуального процесса проводится строгое
разделение
17 страсти
(агент, пользователь, священнослужитель, лицо, совершающее жертвоприношение,
аксессуарист-бутафор и даже отверженный, жертва, маргинал или pharmakos, который
сам может стать объектом приношения, так как приношение никогда не является
просто вещью, но скорее дискурсом или, по крайней мере, возможностью дискурса,
введением символичности). Участник ритуала должен делать выбор, различать,
дифференцировать, оценивать. Он должен приступить к некоему krinein**. Даже
"сторонний наблюдатель", в данном случае - читатель, внутри произведения или вне
его, оказывается в этом смысле в той же ситуации. Вместо того чтобы
противопоставлять критика и некритика, вместо того чтобы выбирать между
критичностью и некритичностью, между объективностью и ее противоположностью,
следовало бы, с одной стороны, обозначить различия между критиками, а, с другой,
поставить некритика в такое положение, которое бы не противопоставлялось и может
быть даже не являлось чем-то внешним по отношению к критику. Критик и некритик,
конечно, не идентичны, но в сущности они - единое целое. Во всяком случае, они -
соучастники.
I
Итак, представим себе, что этот труд предлагается (доставляется,
предоставляется, дается) читателю-аналитику, стремящемуся к объективности. Этим
аналитиком может стать один из нас: любой отправитель или получатель этой книги.
Мы можем себе это представить без необходимости открывать бессрочный
_______________________
* pharmakos (гр.) - служащий очистительной жертвой за грехи народа; козел
отпущения. - Прим. перев.
**от krinein (гр.) - отделять, разбирать, судить. - Прим. перев.
18 Ж. Деррида
кредит доверия такому читателю. Во всяком случае аналитик (я выбрал это слово,
думая о том смысле, какой в него вкладывает Эдгар По2) был бы, возможно просто
по неосторожности, уверен в том, что перед ним кодированное, предсказуемое и
предписанное развитие церемонии. Церемония была бы, без сомнения, самым точным и
наиболее образным словом, охватывающим все особенности события. Да и как мог бы
я, как могли бы вы, как могли бы мы, как могли бы они не быть церемонными? Кто
именно является субъектом церемонии?
Но вот в описании и анализе ритуала, в его расшифровке или, если угодно,
прочтении, неожиданно возникает затруднение, нечто вроде нарушения
функционирования. Кое-кто может назвать это кризисом - читай: критическим
моментом. (Возможно, он уже охватил саморазвитие символического процесса.)
Какой кризис? Был он предсказуемым или непредсказуемым? А имел ли он вообще
отношение к самому понятию кризиса или чего-то критического?
Философы оказались объединенными в этом произведении посредством привычных для
нас академических и издательских процессов. Отметим критическую направленность,
невозможную вследствие своей открытости, открытости для вас; кстати, об этом
личном местоимении: кто это "мы", кто мы на самом деле? Эти философы,
преподаватели из разных стран, известны и практически все знают друг друга;
здесь нужно было бы дать подробное описание каждого из них, их типичных и
индивидуальных черт, половой принадлежности (среди них только одна женщина),
национальности, социально-экономического статуса, прошлого, публикаций,
интересов и т. д. Итак, по инициативе одного из них, который не мог быть кем
угодно, а только тем, чьи идеи представляют несомненный ин-
19 страсти
терес, они договорились объединиться для участия в создании произведения,
центром которого (относительно определенным, а следовательно, неопределенным,
можно было бы сказать - в определенной степени тайным, кроме того, излишняя
открытость кризиса не дает ему права называться кризисом) будет являться тот или
иной (относительно определенный, относительно узнаваемый по его деятельности,
публикациям, имени, подписям. Оставим слово "подписи" во множественном числе,
так как изначально невозможно и нелегитимно, хотя и законно, исключить их
множественность). Так, если в данном случае возникнет критическое затруднение и
появится возможный риск осложнения программы ритуала или его анализа, это
затруднение необязательно будет связано с содержанием, концепциями, позитивными
или негативными оценками, в большинстве случаев чрезмерно определенными, короче,
с качеством изложенных идей, принадлежащих тем или иным философам, с тем, как
они переводят или как выражают свое отношение к заглавию, замыслу и предмету
данного произведения. Это затруднение скорее связано с тем, что следует просить,
предлагать (в силу причин, поддающихся анализу) предполагаемому подписанту
текстов, составляющих центральное ядро книги ("мне", не так ли?) выступить, так
сказать, "принять участие", т.
граничит с пассивностью и даже со страстью (passion), он все же прибегает к
критическим и критериологическим актам: по отношению к тому, кто в том или ином
качестве становится участником ритуального процесса проводится строгое
разделение
17 страсти
(агент, пользователь, священнослужитель, лицо, совершающее жертвоприношение,
аксессуарист-бутафор и даже отверженный, жертва, маргинал или pharmakos, который
сам может стать объектом приношения, так как приношение никогда не является
просто вещью, но скорее дискурсом или, по крайней мере, возможностью дискурса,
введением символичности). Участник ритуала должен делать выбор, различать,
дифференцировать, оценивать. Он должен приступить к некоему krinein**. Даже
"сторонний наблюдатель", в данном случае - читатель, внутри произведения или вне
его, оказывается в этом смысле в той же ситуации. Вместо того чтобы
противопоставлять критика и некритика, вместо того чтобы выбирать между
критичностью и некритичностью, между объективностью и ее противоположностью,
следовало бы, с одной стороны, обозначить различия между критиками, а, с другой,
поставить некритика в такое положение, которое бы не противопоставлялось и может
быть даже не являлось чем-то внешним по отношению к критику. Критик и некритик,
конечно, не идентичны, но в сущности они - единое целое. Во всяком случае, они -
соучастники.
I
Итак, представим себе, что этот труд предлагается (доставляется,
предоставляется, дается) читателю-аналитику, стремящемуся к объективности. Этим
аналитиком может стать один из нас: любой отправитель или получатель этой книги.
Мы можем себе это представить без необходимости открывать бессрочный
_______________________
* pharmakos (гр.) - служащий очистительной жертвой за грехи народа; козел
отпущения. - Прим. перев.
**от krinein (гр.) - отделять, разбирать, судить. - Прим. перев.
18 Ж. Деррида
кредит доверия такому читателю. Во всяком случае аналитик (я выбрал это слово,
думая о том смысле, какой в него вкладывает Эдгар По2) был бы, возможно просто
по неосторожности, уверен в том, что перед ним кодированное, предсказуемое и
предписанное развитие церемонии. Церемония была бы, без сомнения, самым точным и
наиболее образным словом, охватывающим все особенности события. Да и как мог бы
я, как могли бы вы, как могли бы мы, как могли бы они не быть церемонными? Кто
именно является субъектом церемонии?
Но вот в описании и анализе ритуала, в его расшифровке или, если угодно,
прочтении, неожиданно возникает затруднение, нечто вроде нарушения
функционирования. Кое-кто может назвать это кризисом - читай: критическим
моментом. (Возможно, он уже охватил саморазвитие символического процесса.)
Какой кризис? Был он предсказуемым или непредсказуемым? А имел ли он вообще
отношение к самому понятию кризиса или чего-то критического?
Философы оказались объединенными в этом произведении посредством привычных для
нас академических и издательских процессов. Отметим критическую направленность,
невозможную вследствие своей открытости, открытости для вас; кстати, об этом
личном местоимении: кто это "мы", кто мы на самом деле? Эти философы,
преподаватели из разных стран, известны и практически все знают друг друга;
здесь нужно было бы дать подробное описание каждого из них, их типичных и
индивидуальных черт, половой принадлежности (среди них только одна женщина),
национальности, социально-экономического статуса, прошлого, публикаций,
интересов и т. д. Итак, по инициативе одного из них, который не мог быть кем
угодно, а только тем, чьи идеи представляют несомненный ин-
19 страсти
терес, они договорились объединиться для участия в создании произведения,
центром которого (относительно определенным, а следовательно, неопределенным,
можно было бы сказать - в определенной степени тайным, кроме того, излишняя
открытость кризиса не дает ему права называться кризисом) будет являться тот или
иной (относительно определенный, относительно узнаваемый по его деятельности,
публикациям, имени, подписям. Оставим слово "подписи" во множественном числе,
так как изначально невозможно и нелегитимно, хотя и законно, исключить их
множественность). Так, если в данном случае возникнет критическое затруднение и
появится возможный риск осложнения программы ритуала или его анализа, это
затруднение необязательно будет связано с содержанием, концепциями, позитивными
или негативными оценками, в большинстве случаев чрезмерно определенными, короче,
с качеством изложенных идей, принадлежащих тем или иным философам, с тем, как
они переводят или как выражают свое отношение к заглавию, замыслу и предмету
данного произведения. Это затруднение скорее связано с тем, что следует просить,
предлагать (в силу причин, поддающихся анализу) предполагаемому подписанту
текстов, составляющих центральное ядро книги ("мне", не так ли?) выступить, так
сказать, "принять участие", т.
|
|