К великому несчастью, на эту „повторяемость“ никто и ухом не вёл».
Действительно, всё повторилось. Повторилось смутное время. Повторилось крепостное право. Но ведь повторяется всё. Повторится и Пётр I, и русская литература, и Петербург, и христианство.


942

Примечание к №940
В моей жизни нет цели – следовательно, она легко наполняется смыслом.
Я люблю жизнь и боюсь судьбы. Но под какой то метроном моя жизнь втискивается в сюжет. А что такое «сюжет»? – Стилизованная судьба. Я хочу овладеть судьбой, но овладеваю лишь сюжетом. И кем становлюсь? – Увы, всё тем же писателем.


943

Примечание к с.54 «Бесконечного тупика»
Изложение подошло к концу. Что мне сказать напоследок?
I
СО СТУПЕНЬКИ НА СТУПЕНЬКУ
(Статья эта появилась в одной из центральных советских газет.)
Жил был маленький мальчик. Родился он в простой советской семье. Советская власть дала ему всё: обильную пищу, хорошую и дешёвую одежду, добротную и прочную обувь. Ему было разрешено ходить в детский сад, потом – получать образование в нашей советской школе. И не где нибудь, а в столице нашей Родины городе герое Москве. Даже воздух, которым он дышал, был заботливо пропущен сквозь государственные очистные сооружения и обеспечивал нормальное и бесперебойное функционирование его организма. Весёлая, зажиточная жизнь была обеспечена «Одинокову» (именно так любил себя потом называть этот человек).
Казалось бы, в таких условиях жить и жить. Но нет, хотелось большего. Шли годы, а с ними росли и потребности. Герой (а точнее, антигерой) нашего очерка стал жить с ощущением, что ему чего то недодали, что ему кто то чего то «должен». Способности же, в отличие от все возрастающих потребностей, были средние. В школе учиться было трудновато. Нужно было работать и работать – усердно, кропотливо. Но усидчивости то у «Одинокова» и не было. Была лень. С возрастом лень росла. С ленью росло и чувство неблагодарности. Мечталось о чем то особенном, «этаком», о чём нибудь, знаете ли, «заграничном». Так в душе этого человека, болезненно самолюбивого, эгоистичного и злобного, народилась та трещина, которая год от года всё расширялась и расширялась, и наконец привела к столкновению с Законом.
За лёгкую и «красивую» жизнь; за горы дармового виски, «потребляемого» во второсортных кабаках под шизоидные синкопы рок н ролла; за вожделенные штаны с броской «фирмой» на заднице; одним словом, за одну понюшку заокеанского табака «Одиноков» продал всё, что у него было за душой: смешал с грязью собственных родителей, вдосталь накуражился над своим народом, и наконец, глумливо замахнулся на самое святое, что есть у советского человека, – на личность великого вождя пролетариата Владимира Ильича Ленина. Этот неслыханный цинизм, эта духовная смердяковщина не может не вызвать ничего, кроме брезгливой жалости и отвращения.
Да, «Одиноков» не взрывал шахты и заводы, не отравлял колодцы, не забивал гвозди в подшипники, не подпиливал линии электропередачи. Прошли те времена! Ныне классовый враг не осмеливается на крупные диверсии, а занимается мелким пакостничеством, духовным разложением и растлением неокрепших душ. По этому пути пошёл и «Одиноков», анонимно состряпав свою антисоветскую книжонку. Озлобленный неудачник, «Одиноков» принадлежит к тем «тихим» хулиганам, которые переворачивают урны и корёжат качели на детских площадках, но делают это тихо и аккуратно, в укромном уголке, когда их никто не видит. «Одиноков» принадлежит к тем расчетливым негодяям, которые бьют лампочки в подъездах, но не куражатся при этом, не лезут в драку с дружинниками, а трусливо убегают в ближайшую подворотню при первом милицейском свистке. «Одиноков» принадлежит к тем «художникам», которые мажут калом стены в общественных уборных, а потом спокойно умывают руки и говорят в глаза: «не я». «Одиноков» укрылся под псевдонимом, у него не хватило силы и мужества даже на то, чтобы открыто сказать:
– Да, я негодяй, вот мой адрес и телефон, вот фамилии и домашние адреса моих «друзей».
До каких же глубин доходит человеческая трусость и подлость!
Страшно, страшно за этого человека! Страшно! Чувство мерзости и моральной нечистоплотности возникает у нас, авторов этой статьи, когда мы сталкиваемся по необходимости с двурушничеством, двоемыслием, двоедушием, тихой сапой лезущим через щели личного быта, и приводящим в конце концов к духовному банкротству. Повторяем, страшно! Но вместе с тем и отрадно! Если это вот ничтожество является всем, что могут противопоставить сейчас нам идеологические противники, значит, негусто у них, значит, готовы они, как утопающий, ухватиться за любую соломинку, за любую дрянь, вымываемую очистительным потоком перестройки и обновления из авгиевых конюшен тысячелетнего заскорузлого мещанства.
Подонок «Одиноков» сам отлично понимает собственное ничтожество. В бессильной ярости крыловской моськи, у которой от собственного злобного визга ум за разум заходит, «Одиноков» проговаривается: «Я никому не нужен», – заявляет он, выбалтывая свой секрет Полишинеля. Конечно, кому он нужен? Даже иностранные разведчики, которым приказано его «использовать», его же и презирают.