„Вот, вот бандит… вот так, вот так“, тычет пальцем в руку.“ (Из „Хрестоматии по патопсихологии“, М.,1981 г.)
Удивительно, составители историй болезней практически не учитывают социальные условия, провоцирующие расстройство психики. И это при общем господстве в стране самого вульгарного социологизма.


139

Примечание к №64
Во мне, как и в любом русском, проигрывается русская история.
Первичные интуиции в 17 20 лет: любовь как абстрактное состояние, мучительно искреннее и не находящее выхода в реальность; смерть отца, её конечная нелепость и попытки сопоставления со своей судьбой; Ленин как символический двойник, актуализация зла; идея реконструкции и спасения мира.
Абсолютная неспособность к выходу за эти темы. Что бы я ни делал, о чём бы ни размышлял, всё будет описываться в этих усложняющихся интуициях. По линиям этих интуиций разграфлён мой мир. Их символами только я могу мыслить и говорить. Это сетка иероглифов, осмысляющая всё.
И даже форма, форма. Так в 19 лет я и начал писать – изломами. Может быть, после «Бесконечного тупика» произойдёт наконец разрыв – разлёт на отдельные ветви. Может, тут внутренняя задача этой книги – в разрушении немыслимой связи через её отчаянное осмысление. Может быть, всё удачно разлетится и мне будет спокойнее.


140

Примечание к №64
Сны, часто удивительные
Сон: одна из последних летних ночей в центре Москвы, у Патриарших прудов, где я жил в детстве. Звёзды, и мы с отцом стоим на какой то маленькой, прямо таки игрушечной колокольне. Отец большой, он улыбается и говорит что то хорошее. И я знаю, что отец это Розанов. Чувство счастья, того, что что то, не известно что, НО ВСЁ получилось. Всё хорошо, мир целен и отец жив. Это приснилось, когда я стал записывать сны. Один из немногих счастливых снов. Но я на него не обратил внимания. Символика показалась слишком грубой. Я подумал – видно, это вторичное вторжение рассудка. Бывают такие СЛИШКОМ символичные сны. Разум шалит, выдумывает сновидения. Это сны поверхностные, ненастоящие.
А года через два я сидел с родственником на скамейке в своём старом дворе, и зашёл разговор об истории этих мест. Он и говорит: «Знаешь, тут ведь раньше кладбище было. Его в 30 х уничтожили, и остались вот каштаны, и ещё там в углу двора стояла маленькая часовенка. Ты помнишь, наверно. Её разломали, когда тебе лет пять было». И я вспомнил. Всё сразу выстроилось, и сон как бы сбылся. Он что то ещё потом долго мне говорил, но я уже не слушал. Я вспомнил, что действительно мы с отцом залезали на эту часовню зимой – для меня это была игрушка, сказка. Да, это было зимой, кажется, а точно уже не вспомнить. Во сне я вспомнил по другому. Так же чисто, но глубже, по взрослому.


141

Примечание к с.11 «Бесконечного тупика»
Философы, как правило, одинокие и несчастные люди. И даже более того, они люди плохие: сухие, эгоистичные и безжалостные.
Сократоплатон писал:
«Когда Фалес, наблюдая небесные светила и заглядевшись наверх, упал в колодец, то какая то фракиянка, миловидная и бойкая служанка, посмеялась над ним, что де он стремится знать, что на небе, того же, что рядом и под ногами, не замечает. Эта насмешка относится ко всем, кто бы ни проводил свой век в занятиях философией. В самом деле, от такого человека скрыто не только, что делает его ближайший сосед, но чуть ли и не то, человек он или ещё какая то тварь … такой человек, общаясь с кем то частным образом или на людях … когда ему приходится в суде или где нибудь ещё толковать о том, что у него под ногами и перед глазами, – вызывает смех не только у фракиянок, но и у прочего сброда, на каждом шагу по неопытности попадая в колодцы и тупики, и эта ужасная нескладность слывёт придурковатостью. Когда дело доходит до грубой ругани, он не умеет никого уязвить, задев за живое, потому что по своей беспечности не знает ни за кем ничего дурного, и в растерянности своей кажется смешным. Когда же иные начинают при нём хвалить других или превозносить себя, то он, не притворно, а искренне забавляясь всем этим, обнаруживает свою простоту и производит впечатление дурака. Славословия тиранам или царям он слушает так, как если бы хвалили пастухов, тех, что пасут свиней, овец или коров, за богатый удой, с той только разницей, что людской скот, как он считает, пасти и доить труднее и хлопотливее; при этом, считает он, пастырь, учредивший свой загон на холме за прочной стеной, по недостатку досуга неизбежно бывает ничуть не менее дик и необразован, чем те пастухи». И т.д.
Вроде бы Сократ начал очень тихо, скромно, униженно. Но постепенно с грязью весь мир смешан. Фракийцы отличались своей распущенностью, так что само слово «фракиянка» это почти синоним шлюхи. Женщины – шлюхи, мужчины – «сброд» (ибо кто же ходил в Древней Греции по судам и вообще вёл общественный образ жизни – всё мужское население).