Замахнулась вовсе не вынужденно, так как захвата Японии у России и в мыслях не было. Значит, японцы на что то сильно надеялись. Очень сильно. Это народ авантюристический, смелый, но очень и очень расчетливый. Не дураками же они были, в самом деле. Значит, знали. Знали о предстоящей революции, о том, что военные действия будут вестись противником вяло и нерешительно. Знали всё. Весь мир был удивлён дерзким нападением Японии и никто не сомневался в разгроме японцев. А японцы ЗНАЛИ. И выиграли.
Через 75 лет после Цусимы опустились на морское дно, нашли русский броненосец и достали из его сейфа слитки платины. Русские всполошились: где, откуда, мы не знали, мы поднимем архивы. Русские не знали, что у них в кораблях содержится. А японцы о загадке цусимской платины знали. И 75 лет молчали, ждали, пока техника разовьётся, чтобы поднять можно было.
О загадке русско японской войны ничего ещё не сказано.


236

Примечание к №228
В больнице же ночью пробрался в кабинет главврача
«Преступление и наказание»:
«Господи! скажи ты мне только одно: знают они обо всем или ещё не знают? А ну как уж знают и только прикидываются, дразнят, покуда лежу, а там вдруг войдут и скажут, что всё давно уж известно и что они только так… Что же теперь делать…»
Он стоял среди комнаты и в мучительном недоумении осматривался кругом; подошёл к двери, отворил, прислушался; но это было не то. Вдруг, как бы вспомнив, бросился он к углу, где в обоях была дыра, начал всё осматривать, запустил в дыру руку, пошарил, но и это не то. Он пошел к печке, отворил её и начал шарить в золе: кусочки бахромы от панталон и лоскутья разорванного кармана так и валялись…
…Они думают, что я болен! Они и не знают, что я ходить могу, хе хе хе!.. Я по глазам угадал, что они всё знают! Только бы с лестницы сойти! А ну как у них там сторожа стоят, полицейские!"


237

Примечание к №215
лечили его от инфаркта (зато бесплатно!)
Маркиз де Кюстин писал:
«У русских есть лишь названия всего, но ничего нет в действительности. Россия – страна фасадов. Прочтите этикетки, – у них есть цивилизация, общество, литература, театр, искусство, науки, а на самом деле у них нет даже врачей… Если же вы случайно позовёте живущего поблизости русского врача, то можете считать себя заранее мертвецом».
Как говорится, не в бровь, а в глаз. Но Кюстин не учёл масштабов России. Такой махиной как же без фасадов управлять? Построить посреди Сибири город фанерный, но ведь слухом земля полнится. Иди, посмотри за тысячу вёрст, что там за Томск стоит. А так знают: есть город. А раз город, то, значит, ограда, убежище. И держатся уже смелей. Фасады это ничего. Миф очень важен. А ну как если сейчас сказать, что у нас врачей нет? что много много аппендикс и гланды удалить могут, да перелом простой срастить. Да и то «на тройку с минусом». Начнётся паника. НА ИЗВЕСТНОМ ЭТАПЕ фасады нужны, и в России без них вообще нельзя. (256) Ошибка в другом.
Розанов писал:
«Всё „казённое“ только формально существует. Не беда, что Россия в „фасадах“: а что фасады то эти – пустые».
То есть объяснили бы про фасады, что так надо, что тут замысел великий. Объяснили тем, кто ПОЙМЁТ. И отдали бы дело «фасадов» в их руки. «Фёдор Михайлович, выручайте!» А так мелко, пошло. И фасады то так себе, фасадики чахоточные. Чиновничьи. Розанов глубоко, глубоко подметил о сути русских фасадов, русского чиновничества, которое рассчитано «для дураков», построено на «сговорились, сволочи»:
«Чиновничество оттого ничего и не задумывает, ничего не предпринимает, ничего нового не начинает, и даже всё запрещает, что оно „рассчитано на маленьких“. „Не рассчитывайте в человеке на большое. Рассчитывайте в нём на самое маленькое“. – Система с расчётом „на маленькое“ и есть чиновничество. Заранее решено, что человек не гений. Кроме того он естественный мерзавец. В итоге этих двух „уверенностей“ получился чиновник и решение везде завести чиновничество».
И революция это решение возвела в квадрат, в куб. И кто я? – не просто философ, а философ в стране чиновников. Русских чиновников. Чиновников, которые всех и вся «учат». И меня учат.
Чиновник, которого я насквозь вижу третьим, окровеневшим от злобы глазом, знаю о нём с первого взгляда больше, чем он знал, знает и будет знать о себе за всю свою жизнь, знаю и день и час, когда он умрёт, отчего и как, знаю всех его предков и потомков, знаю, кем он задуман, кто научил его и сделал таким, – он мне скрипит: «Ты зимой шапку одевай, а то холодно». И с апломбом этак, откинувшись в кресле. А ручки на столе скрестил и пальчиками большими перебирает… Ежедневное, ежеминутное, ежесекундное издевательство.
Сама планировка улиц издевательская. Идёшь по улице, и все над тобой – последний столб, последняя урна или какая нибудь кошка, выскочившая из помойки, – все они сговорились и надо мной издеваются. Меня годами учат учат… Чему? «Умного учить – только портить».