ХIX вв. Да, было русское масонство, и мы этого не скрываем. Конечно, после 1825 года никаких масонов уже нет. Они были разгромлены, задушены царизмом. Но они были, были. И их надо изучать. Кто же такие масоны? По своей сути симпатичные идеалисты, мечтатели и одновременно пламенные борцы за светлое будущее (тут выход уже непосредственно на мифологию декабризма).
Вот такой Пыпин. Скромный, незаметный. (446) Со смешной неказистой фамилией. Рядовой работник «незримого фронта».
Вообще вся русская история разбита на «периоды» (период «декабристов», период «народовольцев» и т.д.) и на «дела» (дело Чернышевского, дело Нечаева). А не надо разбивать. Истина видна на стыках. Тут как в науке: «био физика». Каждый конкретный стык, конечно, выглядит слишком неожиданно. Но вместе, если собрать, произойдёт переход количества в качество.


433

Примечание к №423
"А начнётся оттуда, откуда никто не ожидает (от сектантов, от раскольников – О.)". (Вл.Соловьёв)
Раскол слишком опреснил православие. Его наиболее иррациональная и активная часть ушла в леса, в пустыни и скиты. Отсюда статичное благодушие русского православия. Благодушие, в общем, не адекватное русскому характеру. Церковь контролировала слёзы, умиление, а ярость, гнев не находили выхода в религии. Спектр эмоций сужался, не охватывался целиком церковью. И, в конечном счёте, не просветлялся.
Только, опять же, в юродстве громадный выход был.


434

Примечание к №432
Полная отдача себя «людям». Людям, в сущности, совсем незнакомым или «седьмая вода на киселе».
У Алексея Толстого в «Петре I» блестящая сцена встречи «ослабевшего» Миши с «сильненьким» Стёпой.
«(Вспомнил Михайла) про сверстника, сына крёстного отца, Стёпку Одоевского, и постучался к нему во двор. Встретили холопы недобро, морды у всех разбойничьи: „Куда в шапке на крыльцо прёшь!“ – один сорвал с Михайлы шапку.»
Это ещё вестибюль, вахтёры. Смелый (от нужды) Михайло идёт дальше:
"Однако – погрозились, пропустили. В просторных тёплых сенях, убранных по лавкам звериными шкурами, встретил его красивый, как пряник, отрок в атласной рубашке, сафьянных чудных сапожках. Нагло глядя в глаза, спросил вкрадчиво:
– Какое дело до боярина.
– Скажи Степану Семёнычу – друг, мол, его, Мишка Тыртов, челом бьёт.
– Скажу, – пропел отрок, лениво ушёл, потряхивая шёлковыми кудрями. Пришлось подождать. Бедные – не гордые. Отрок опять явился, поманил пальцем:
– Заходи.
Михайло вошёл в крестовую палату («кабинет»). Заробев, истово перекрестился на угол, где образа завешены парчёвым застенком с золотыми кружевами. Покосился, – вот они как живут, богатые…
– А, Миша, здорОво, – проговорил Стёпка Одоевский, стоя в дверях. Михайло подошёл к нему, поклонился – пальцами до ковра. Стёпка в ответ кивнул. Всё же, не как холопу, а как дворянскому сыну, подал влажную руку – пожать. – Садись, будь гостем."
Пока всё Азия идёт: «поклонился – пальцами до ковра», «подал руку – пожать».
"Он сел, играя тростью. Сел и Михайла. На стёпкиной обритой голове – вышитая каменьями туфейка. Лоб – бочонком, без бровей, веки красные, нос – кривоватый, на маленьком подбородке – реденький пушок. «Такого соплёй перешибить выродка, и такому – богатство», – подумал Михайла и униженно, как подобает убогому, стал рассказывать про неудачи, про бедность, заевшую его молодой век.
– Степан Семёнович, для Бога, научи ты меня, холопа твоего, куда голову приклонить… Хоть в монастырь иди… Хоть на большую дорогу с кистенём… – Стёпка при этих словах отдёрнул голову к стене, остеклянились у него выпуклые глаза. Но Михайла и виду не подал, – сказал про кистень будто так, по скудоумию…"
То есть намекнул, что, первое, готов на всё и, второе, знает куда идёт, о чём просит. Человек серьёзный. Но, конечно, тут Михайла по русски переигрывает, слишком быстро, нагло начал. На настоящем Востоке такие вещи не проходят. Здесь уже прорывается Запад с его быстрой логической последовательностью. Также накал злобной зависти это существенное искажение Востока. Для чисто восточного человека Степан Семёнович уважаемый человек, и в его присутствии (да и вообще) думать о нём такое… Нет, Восток гораздо естественней, наивней. А тут напряжённо злорадная, чисто животная русская зависть. Способность к критическому анализу оборачивается пониманием релятивности всех этих китайских церемоний.
Однако вернёмся к диалогу:
"Помолчали. Михайла негромко, – прилично, – вздыхал. Стёпка с недоброй усмешкой водил концом (трости) по крылатому зверю на ковре.
– Что же тебе присоветовать, Миша… Много есть способов для умного, а для дураков всегда сума да тюрьма … бумаги, чернил купи на копейку у площадного подъячего и настрочи донос…
– Да в чём оговаривать то? На что донос?
– Молод ты, Миша, молоко ещё не бросил пить (это он одногодке так – О.)… Вон, Лёвка Пусторослев пошёл к Чижову на именины, да не столько пил, сколько слушал, а когда надо, и поддакивал… Старик Чижов и брякни за столом: «Дай де Бог великому государю Фёдору Алексеевичу здравствовать, а то говорят, что ему и до разговенья не дожить, в Кремле де прошлою ночью кура петухом кричала»… Пусторослев, не будь дурак, вскочил и крикнул: «Слово и Дело!» – Всех гостей с именинником – цап царап – в приказ Тайных дел.