В условиях беспощадной масонской цензуры печатно Фёдор Михайлович вынужден был сдабривать свои высказывания кисло сладкими комплиментами (кстати, первый вариант его воспоминаний о Белинском вообще «затерялся»). И лишь в сугубо личных письмах к Страхову достаточно ясно прорывалось подлинное отношение к великому критику:
«Смрадная букашка Белинский (которого Вы до сих пор ещё цените) именно был немощен и бессилен талантишком, а потому и проклял Россию и принёс ей сознательно столько вреда … это было самое смрадное, тупое и позорное явление русской жизни. Одно извинение – в неизбежности этого явления. И уверяю Вас, что Белинский помирился бы теперь на такой мысли: „А ведь это (террор и установление тирании. – О.) оттого не удалось Коммуне, что она всё таки прежде всего была французская, то есть сохраняла в себе заразу национальности. А потому надо приискать такой народ, в котором нет ни капли национальности и который способен бить, как я, по щекам свою мать (Россию)“. И с пеной у рта бросился бы вновь писать поганые статьи свои, позоря Россию, отрицая великие явления её (Пушкина), – чтоб окончательно сделать Россию ВАКАНТНОЮ нациею, способной стать в главе ОБЩЕЧЕЛОВЕЧЕСКОГО дела. Иезуитизм и ложь наших передовых двигателей он принял бы со счастьем. Но вот что ещё: Вы никогда его не знали, а я знал и видел и теперь осмыслил вполне. Этот человек ругал мне Христа по матерну, а между тем никогда он не был способен сам себя и всех двигателей всего мира сопоставить со Христом для сравнения. Он не мог заметить того, сколько в нём и в них мелкого самолюбия, злобы, нетерпения, раздражительности, подлости, а главное, самолюбия. Ругая Христа, он не сказал себе никогда: что же мы поставим вместо него, неужели себя, тогда как мы так гадки. Нет, он никогда не задумался над тем, что он сам гадок. Он был доволен собой в высшей степени, и это уже была личная, смрадная, позорная тупость».
И всё же, как ни ругал Белинский Христа, уйти от него он не смог. Ходил кругами вокруг и проклинал. И как ни ругал Достоевский Белинского…


269

Примечание к №267
Русский сложен, ох, сложен.
Русский народ очень сложный, нервный. Даже простой крестьянин, рабочий сложен, запутан. Непредсказуем. Иван Карамазов говорит:
«Я как та крестьянская девка… знаете, как это: „Захоцу – вскоцу, захоцу – не вскоцу“. За ней ходят с сарафаном, али с панёвой, что ли, чтоб она вскочила, чтобы завязать и венчать везти, а она говорит: „Захоцу – вскоцу, захоцу – не вскоцу“… Это в какой то нашей народности…»
Еврей же ровен, прост. Его кровь старая, устоявшаяся. Розанов писал:
«Сила еврейства в чрезвычайно старой крови… Не дряхлой: но она хорошо выстоялась и постепенно полировалась (борьба, усилия, изворотливость). Вот чего никогда нельзя услышать от еврея: „как я устал“ и „отдохнуть бы“».
Кровь евреев настолько старая, что, чтобы не свернуться, ей нужны инъекции чужой, молодой крови.
Русские вечные подростки, доноры. Чужая кровь со времен варягов у них проталкивается в центр, становится основой для русских вливаний. Русские живут 1000 лет, но всё ещё «развивающаяся нация», подростки. Неслучайно роман, где так много говорится о сути национального характера, Достоевский так и назвал: «Подросток».


270

Примечание к №263
Набоков начал с комментариев к «Евгению Онегину», но не смог остановиться и написал «Бледный огонь».
Как известно, существуют два вида комментариев: герменевтика, то есть «герметический» анализ текста, строгое следование его содержанию, и экзегетика – «мысли по поводу». Для еврейской и русской культур из за их дуализма свойственно смешение первого и второго. Для еврея внешняя экзегетика оказывается по сути герменевтикой. Для русского – наоборот.
«Бледный огонь» антисемитская книга, так что необыкновенно интересно прочитать комментарии еврея к этому произведению (а ведь где то вышли, наверняка).


271

Примечание к №264
(соловьёвство) не секта, а схема секты
Фраза из «Чтений о богочеловечестве»:
«Свободным актом мировой души объединяемый ею мир отпал от Божества и распался сам в себе на множество враждующих элементов: длинным рядом свободных актов всё это восставшее множество должно примириться с собою и с Богом и возродиться в форме абсолютного организма».
«Философия всеединства» Соловьёва и направлена на объединение множества филологических элементов в единое целое. (272) Гегельянство было уже из за специфики немецкого языка (всегда «становящегося») занято в основном созданием словесной модели акта порождения. Соловьёв сконцентрировал своё внимание на завершении. В акте творения Гегель подражал Богу. Разумеется, в этом есть нечто дьявольское. Нечто. Но вот Соловьёв, в сущности, захотел свернуть мир внутрь, исправить пошатнувшийся космический порядок, что ли. Но проблема неоплатонизма это проблема человекобожия.