Всё это напоминает поведение детей на детском утреннике. Дед Мороз спрашивает: «Дети, вы видели Волка; куда он понёс в мешке Снегурочку?» А дети хором: «Налево, налево».
Похоже, история русской культуры ХIХ века это непрекращающееся, пудами, метание бисера перед свиньями. А надо было проще, наглее.


826

Примечание к №796
(Достоевский) в переписке с друзьями высказывал опасения: не прогневались ли их сиятельство на столь дерзостное послание. И без юродства опасался
Без юродства, а всё равно, наверно, выходило глумливо. Характерно, что однажды в письме к Майкову Достоевский волновался по поводу одного из своих адресатов:
«Боюсь ещё, чтоб он не принял мой усиленно почтительный тон в письме за иронический … Писал от руки, набело, и потом уже, перечтя письмо, увидал, что, кажется, уж слишком почтительно».


827

Примечание к №815
(Достоевскому) не хватало интеллектуального злорадства
На незрелость русской мысли указывает незрелость русской мести. Что сам Достоевский и заметил:
«В наше время, столь неустойчивое, столь переходное … непременно должно было развестись чрезвычайное множество людей, так сказать, обойденных, позабытых, оставленных без внимания и досадующих: „Зачем, дескать, везде ОНИ, а не я, зачем не обращают и на меня внимания“. В этом состоянии личного раздражения и неудовлетворённого, так сказать, идеала иной господин готов подчас взять спичку и идти зажигать, – до того это чувство мучительно, я это очень понимаю… Но зажигать спичкой уже крайность и, так сказать, удел натур могучих, байроновских. К счастью, есть выходы не столь ужасные для натур не столь могучих. Такой выход – просто напакостить, ну там наклеветать, налгать, насплетничать или анонимное ругательное письмо пустить … Это не испанское, так сказать, мщение, готовое принести для достижения цели своей даже великие жертвы и научившееся выдержке. Наш анонимный ругатель далеко еще не тот таинственный незнакомец из драмы Лермонтова „Маскарад“ – колоссальное лицо, получившее от какого то офицерика когда то пощёчину и удалившееся в пустыню тридцать лет обдумывать своё мщение. Нет, действует пока всё ещё та же славянская природа наша, которой всего бы только поскорей выругаться, да тем и покончить (а чего доброго, так даже тут же и помириться), и согласитесь, что всё это в одном смысле отрадно, ибо и тут, стало быть, всё это, так сказать, юно, молодо, свежо, вроде как бы весна жизни, хотя, надо сознаться, препакостная».
Согласитесь также, что с точки зрения филологической всё это очень злорадно (зрело злорадно) написано. Может быть, русское мщение вообще литературное (847), и в этом направлении и будет развиваться дальше?


828

Примечание к №745
я не я и лошадь не моя
Чехов записал в записной книжке: «Мой девиз: „Мне ничего не нужно"“.
Серов сказал о Чехове: «Он неуловим. В нём что то необъяснимо нежное». Красноречивое признание в устах художника. Бунин тоже отмечал: «У Чехова каждый год менялось лицо». Через несколько лет после смерти Чехова самые близкие люди не могли сказать о цвете его глаз. Многие фотографии Чехова заставляют смеяться – настолько они непохожи на привычный образ. Например, на одной из ранних фотографий Чехов похож на Нестора Махно.
Вообще, как я уже писал выше, чеховское пенсне, чеховская бородка, чеховская трость – но ведь это стандартные черточки конца XIX века. Что же тут чеховского? Чехов был просто «как все». Если это и чеховские черты, то как раз своей безликостью, абстрактностью. Чехов это русский, потерявший своё лицо.


829

Примечание к №780
Наивно ошибается тот, кто считает предреволюционные годы расцветом культуры
Конечно, мы привыкли, что при словах «начало века» сразу пред мысленным взором всплывают стильные обложки «Весов» и «Аполлона». Но вот изданный «на ура» в 1904 году двухтомник Огарёва не хотите ли? В том же 1904 году ломают руки на страницах «Русских Ведомостей»:
«Ещё до сих пор находится под запретом роман „Что делать?“, ещё и теперь не могут быть изданы примечания к „Основам политической экономии“ Милля; ещё сейчас критические историко литературные и другие признанные безвредными статьи Чернышевского продаются в собранном виде без имени автора … Мы и сейчас ничего не знаем о причинах, которые заставили 40 лет назад отнять у литературы и общества необыкновенно яркую умственную силу».
«Великая потеря». Но ничего, в марте следующего года издали «Что делать?» Однако разве можно судить по одному, пусть и гениальному, труду о личности такого масштаба? В июне приступили к изданию полного собрания сочинений в 10 томах. В «Мире Божьем» крик:
«Наконец то имя его станет во весь свой гигантский рост и перестанет быть известно преимущественно по роману „Что делать?“.
Были изданы полные собрания сочинений и Белинского, и Писарева (последнее 6 томное полное собрание сочинений вышло в 1909 1913 гг. пятым (!) изданием), и упорно считаемого за философа Добролюбова (4 томник в 1911 г.